«НЕТ НАМ ДОРОГИ УНЫВАТЬ!..»

Второе обретение святых мощей

преподобного Серафима Саровского, всея России чудотворца

Перечитывая сегодня, через двадцать лет, эти записи, которые были начаты прямо там, в Дивеево, в дни празднования второго обретения святых мощей преподобного Серафима – вспоминаешь то особое чувство, с которым мы тогда ехали на торжества и жили там. Мы готовы были к тому, что на наших глазах сейчас может произойти любое чудо. А вдруг воскреснет Батюшка Серафим, как он и предсказывал? Ведь все же его предсказания сбылись… И произойдет чудесное обращение всего мiра к Православию. А потом, может, и конец всему?..

 Этого не произошло?

Да, такого, зримого, пока не произошло. Но чувство это было верное. Это было событие небесное — когда в нашу земную жизнь вошел своими святыми мощами преподобный Серафим, призвал нас к сугубой молитве, к покаянию, к стяжанию Духа Святого, духа мира.

Жизнь наша земная – это, действительно, чудо небесное. Небо живет с нами, ходящими по земле, все время, стараясь наши души подготовить к вечной радости с Воскресшим Христом. И незримые чудеса не менее важны, чем зримые.

1991 год – год в нашей истории важный. Год неоднозначный – впрочем, как и вся жизнь всегда.

С одной стороны, шло духовное возрождение. Освобождение от монополии коммунистической, безбожной идеологии, которая безоговорочно считалась единственно приемлемой для государства, для народа три четверти века. Как тогда говорилось, совершалось Второе Крещение Руси: батюшки крестили детей и взрослых, не покладая рук… Люди стали приходить в храм.

С другой стороны – шел распад страны. Распад армии, развал экономики, науки, общественных устоев. Нравственная, продовольственная, историко-культурная, идеологическая, образовательная, психологическая, наркотическая война против народа.

Опять нужна была жертва для освобождения от духовного плена – как и семьдесят лет назад, в 1941 году?

Плата – высочайшая. Но выше духовного освобождения нет ничего. Так же, как душа человека всегда важнее тела.

Поэтому нужно ценить духовную свободу превыше всего. И прежде всего – веру православную.

И еще. Читаешь – и удивляешься: как будто сегодня написано. Ничего, по сути, за это время не изменилось в нашей жизни – словно растянутые на два десятилетия дни? А ведь мы жили ожиданием именно великих изменений, великого обновления всей нашей жизни…

А может, действительно растянутые, прибавленные – ради той задачи, которую поставил нам Господь. И нами еще не выполненной. А Господь, слава Богу, терпит, помогает, надеется на нас… И это, может быть, и есть главное чудо, великая милость Божия к нам. Ведь всё могло быть совсем иначе за эти двадцать лет…

То дарованное нам чудо, та благодать – это ведь было для всего народа. А в народе люди стояли и стоят на разном расстоянии от храма. И Господь медлил: пусть еще кто-то войдет, пусть еще кто-то окрестится, покается, обвенчается, оживет душой…

И слава Богу!

Сколько вошло в храм за это время людей! И входит, и оживает… Сколько было отслужено Литургий, сколько крестных ходов прошло по Русской земле, сколько на ней построено, украшено храмов для прославления Его святого имени, сколько крестов вознеслось над ними в наши небеса, сколько новых крестиков надето и носимо старыми и юными на груди, омытыми за это время в купели Крещения… Сколько пришло первый раз на Исповедь, ко Причащению – уже и с седыми волосами… Сколько добрых книг напечатано, прочитано… Это чудо – это наша обычная жизнь все эти два десятилетия.

Да, такого массового прихода людей в Церковь, о котором мечталось, увы, не произошло. Да и не могло, видимо, произойти так быстро – после долгой эпохи безбожия. Это не было бы прочным. Духовное преображение человека – дело многих, долгих трудов. Пример неустанного духовного труда тоже дал нам преподобный Серафим.

Враг рода человеческого тоже все эти годы не дремал, изо всех сил сопротивлялся духовному просвещению народа, христианскому воспитанию детей, противопоставляя ему свои соблазны, свою идеологию. Сегодня люди приносят, слава Богу, детей креститься в храм, но часто их потом не видишь здесь уже никогда. Несмотря на все теперешние возможности, нередко оказывается, что они ни разу не открывали Евангелие, далеки от духовной жизни, и главный вопрос, который задают перед великим Таинством, это: можно ли фотографировать?

Но Господь всё медлит, всё зовет нас к Себе… Его оружие – терпение. И это тоже есть чудо Его любви.

Мы ждали тогда чудес от Бога, мы смотрели на Него: сейчас Он повернет нашу жизнь, преобразит, стряхнет с нее всю ее шелуху, всю неправду, страна вернется на свой традиционный исторический путь…

А Бог смотрел на нас. Хотел, чтобы и мы трудились – уже и тогда воцерковленные. Чтобы и мы шли к Нему – а не только Он к нам.

Оказалось, что нам предстоял путь неблизкий. И непростой. И еще, видимо, предстоит…

Ведь мы еще не пришли, мы только идем к тому, что Царствие Божие внутрь нас есть (Лк. 17, 21). И потому, может, Господь не давал нам внешних результатов, которых бы нам хотелось видеть.

К этому и призывал нас все эти годы преподобный Серафим: Радость моя, стяжи дух мирен – и вокруг тебя тысячи спасутся.

Не в этом ли суть того небесного события, на которое мы взираем сегодня с расстояния двадцати лет?

2011 г.

1991 год – год второго обретения святых мощей преподобного Серафима Саровского, всея России  чудотворца.

Божественная поэзия русской истории, в которой нет ничего случайного, безсмысленного, безполезного, раскрывается ныне на наших глазах, в скорбях и радостях сегодняшнего дня.

Очевидно, в Небесной, Торжествующей Церкви преподобный Серафим имеет особое слово в определении окончательного Промысла Божия о судьбе России, а значит и всего мiра. Недаром первое и второе обретение его святых мощей связаны с двумя важнейшими поворотными моментами в истории Отечества.

 

           Неожиданное обретение святых мощей преподобного Серафима Саровского, которое произошло в конце 1990 года в Санкт-Петербурге, — это была радость, это было и предупреждение. Каждый православный человек знает, что духовником земли русской было предсказано: перед концом времен он воскреснет плотию и начнет проповедь вселенского покаяния.

          Покаяние нам необходимо прежде всего в том, что мы перестали верить в главное событие человеческой истории — Воскресение Господа нашего Иисуса Христа, во всеобщее воскресение из мертвых.

Воскресение Христово даровало всем право верующим в Него и стремящимся жить по Его заповедям возможность жизни вечной. Благодаря тому, что Второе Лицо Пресвятой Троицы, Богочеловек Иисус Христос волею взошел на Крест, был распят за наши грехи и воскрес, всем нам, недостойным вечной жизни, любовию Божией, Его неизреченным Подвигом дарована возможность после смерти не уйти в вечный мрак, но спастись для вечного блаженства с Богом. Без этой веры мы не можем надеяться на милость Божию в день Его Второго Пришествия и Страшного Суда, на совоскресение с Ним. Без этой веры мы не воспринимаем истинно ни себя, ни мiра, искажается вся наша жизнь.

О всеобщем Воскресении из мертвых говорит непреложное слово Евангелия (Ин. 5, 28-29).

Всемогуществом Божиим в конце этого видимого мiра все тела умерших людей, соединившись опять с их душами, оживут и будут духовны и безсмертны.

То, что мы живем в особые, апокалиптические времена, то, что евангельские слова близ есть при дверех (Мк. 13, 29) относятся к нам как ни к кому другому из живших на земле людей, это стали чувствовать даже и неверующие – уже на года считают, сколько осталось нам леса, топлива, воды, воздуха для жизни…

Верующие люди и подавно – видят все признаки последних времен, об этом говорит духовенство, монашество, старцы.

Но при этом мы видим возрождение, открывающиеся храмы, монастыри, коих у нас на Руси, действующих, уже около ста двадцати…

Конец света, Второе Пришествие Спасителя в славе – это не конец всему: Егоже Царствию не будет конца. Так же, как и завершение земной жизни каждого человека. Это – переход в иную жизнь, возможность, милостью Божией, обрести спасение и вечную радость со Христом. Но для этого нужен духовный труд, и прежде всего – подвиг веры в восшедшего за нас волею на Крест и воскресшего Господа.

Возрождение тоже предсказано – для последних времен.

Очевидно, нам дается великая, всемилостивая возможность для спасения – войти в открытые двери храма теперь, в последний час, ибо Господь, по притче евангельской, и в одиннадцатый час примет тех, кто к Нему всем сердцем обратится – наравне с теми, кто был с Ним все время неотступно.

          «Мы, на земле живущие, — говорил преподобный Серафим, — много заблудили от пути спасительного; прогневляем Господа и нехранением святых постов; ныне христиане разрешают на мясо и во святую четыредесятницу, и во всякий пост; среды и пятницы не сохраняют; а Церковь имеет правило: не хранящие святых постов и всего лета среды и пятницы много грешат. Но не до конца прогневается Господь, паки помилует. У нас вера Православная, Церковь, не имеющая никакого порока. Сих ради добродетелей Россия всегда будет славна, и врагам страшна и непреоборима, имущая веру и благочестие в щит и во броню правды: сих врата адова не одолеют».

           Преподобный предсказывал:

          «До рождения антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты разинский, пугачевский, французская революция — ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей; осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе…»

            Ныне, оглядываясь на прошедший год, мы можем сказать о том, сколь важно для судьбы нашей Родины и мiра было обретение мощей преподобного Серафима и поклонение им в граде святого апостола Петра (городу вскоре вернулось его имя), в Москве, на всем пути шествия их в Дивеево и, наконец, в самом Четвертом Уделе Божией Матери.

           Для израненной нашей Родины, матушки России, те летние дни были самыми, пожалуй, целительными за всю ее последнюю историю.

           Не в распрях, спорах, выборах с их напряженной, раскалывающей общество предвыборной борьбой, с крикливыми обещаниями, не в мнимых победах одних над другими — но в почитании истинно высокого, святого, родного оживает душа народа, созидается его теплое единство, собирается в нем новая духовная сила.

 Борьба друг с другом безбожных сил (коммунистической, демократической…) и победа одной из них – это не столь важное дело, как возвращение веры к нашему народу, возрождение Святой Руси. Тут ни танками, ни демонстрациями ничего не сделаешь, это возрождение может произойти только в нашей душе. Нужен духовный труд, нужно обращение к Богу, к храму, к молитве, к чтению слова Божия, святых Отцов. Тогда Россия действительно возродится.

И в этом у нас есть могучая поддержка: Сам Господь, Матерь Божия, преподобный Серафим, вся небесная торжествующая Церковь Христова.

Значение того, что произошло в те дни, невозможно охватить нашим повседневным умом.

Но мы, милостью Божией, видели это совершенно необычайное движение народа. Видели еще в Москве эту безконечную вереницу людей, которые шли и шли к Богоявленскому патриаршему собору, что в Елохове. Поток людей к раке с мощами великого старца не прекращался ни днем, ни ночью. Люди, можно сказать,  жили в соборе, напоминая Русь времен татарских и прочих нашествий, когда наши соотечественники находили в храмах, у икон пристанище и спасение. Русь, всю исхоженную богомольцами, стремившимися к ее святыням, которые она хранила в себе, которые и освятили ее, сделали Святой Русью.

Первое обретение мощей и всенародное прославление преподобного Серафима состоялось в эти же дни 1903 года, «в присутствии Государя и Царской Семьи,  вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, а также многих других Членов Императорской Фамилии, при участии многочисленного духовенства и при огромном стечении паломников, —писал Е.Е.Алферьев в книге «Император Николай II как человек сильной воли» (Джорданвиль, 1980). — В Саровскую пустынь, расположенную среди густых лесов Тамбовской губернии, в сотне верст от ближайшей железной дороги, собралось со всех концов России не менее трехсот тысяч человек, главным образом крестьяне, громко приветствовавшие Царя. Перенесение мощей преподобного Серафима из Зосимо-Савватиевской церкви в Успенский собор состоялось 18 июля, на второй день торжеств прославления. Гроб несли Государь, Великие Князья и архиереи. Это было уже вечером; по обе стороны шествия стояли густые ряды молящихся с зажженными свечами…»

           Это событие, как и многие другие, за много лет было предсказано великим старцем.

          «И какая радость-то будет, но мы не доживем, и я не доживу, как собор-то у нас пятиглавый будет!.. — говорил он одной из дивеевских сестер.   – Среди лета запоют Пасху, радость моя. Приедет к нам Царь и вся Фамилия!..»

           «А как Царская Фамилия приедет к вам, матушка, то выйдите за Святые-то ворота, да распахните их широко-широко, да низко-низко поклонитесь до земли, да и скажите: покорно просим пожаловать, покорно просим…» — и Батюшка сам три раза низко до земли поклонился.»

           «Саровские торжества, — писал Е.Е. Алферьев, – укрепили в Государе веру в его народ. Он видел вокруг себя, совсем близко, несчетные толпы, охваченные теми же чувствами, как и он, трогательно выражавшие ему свою преданность. Он видел и крестьянство, и духовенство, и дворянство, и ему не  могло не казаться, что та смута, которая тревожила  его за последний год,  —  это всего лишь наносное, внешнее, чисто городское явление, тогда как сердце России еще здорово и бьется заодно с сердцем своего Государя.

           Еще более сильное впечатление произвели саровские дни на Государыню Императрицу Александру Феодоровну. Она никогда не видела ничего подобного, никогда не была свидетельницей такой горячей, пламенной веры, никогда не участвовала в таких грандиозных народных церковных торжествах, никогда не испытывала и не переживала такого высокого духовного подъема. Здесь подтвердились незабвенные слова и доводы, которые она слышала от Цесаревича незадолго до своей помолвки, — слова и доводы, которые устранили все ее колебания в вопросе перемены религии и присоединения к святому Православию и преобразили весь ее духовный мiр.

           В дни прославления преподобного Серафима Саровского Царь и Царица воочию убедились в том, что они составляют одно неразрывное целое с толщей великого русского народа, и что если на пути их общих стремлений к тесному сотрудничеству в деле устроения государственной жизни встречаются помехи, то вызываются они искусственно созданным средостением, состоящим из чуждых элементов. В Саровской пустыни перед ними раскрылась наяву дивная своей духовной красотой картина подлинной Святой Руси.»

           «Хорошо было — очень! — вспоминал в 1926 году князь В.М.Волконский. — Как же не хорошо, когда мордва, татары, министры, бабы, придворные мундиры, грязнейшие зипуны, наряднейшие дамы, почти потерявшие человеческий облик кликуши, рваное торбище и последняя «модель» Ламоновой — все это было вместе, и вы не чувствовали неловкости, не замечали разницы — ее просто не было; были разные переплеты, а содержание то же самое…

           Государь свободно ходил всюду: по отношению к нему народ был трогателен…

Все, что Государю пришлось увидеть и почувствовать в Сарове, осталось у него глубоким и хорошим воспоминанием; он любил о нем говорить; я слышал от него фразу: «Когда вспоминаешь о Сарове, как-то тут захватывает», — и показывал на горло».

          

Важнейшую роль в прославлении давно уже почитавшегося всей Россией чудотворца сыграл наш замечательный соотечественник, о котором, к сожалению, мы слишком мало знаем, но портрет которого можно было увидеть в эти дни в Дивееве, в Троицком соборе со свечами и цветами перед ним, — митрополит Ленинградский Серафим, расстрелянный в 1937 году, автор замечательной «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» в девятьсот без малого страниц и акафиста преподобному Серафиму, который непрестанно читается и ныне.

            Владыка Серафим,   еще будучи полковником артиллерии Леонидом Михайловичем Чичаговым, стал близким духовным чадом святого праведного Иоанна Кронштадтского, в духовном послушании которому был почти тридцать лет. Происходил он из знаменитой дворянской семьи: правнук адмирала В. Я. Чичагова, одного из первых исследователей Ледовитого океана,   внук   П. Я. Чичагова,   морского  министра России, видного участника Отечественной войны 1812 года. Леонид Михайлович имел от генерала Скобелева награду за храбрость при взятии Плевны в русско-турецкую войну. Его медицинский опыт был так велик (свыше двух тысяч пациентов), что он написал двухтомный труд — «Медицинские беседы»   (в своем лечении опирался на народный опыт). Став священником, окормлял в Москве воинов. (То, чего как воздуха не хватает сегодняшней нашей армии.) Однажды с ним произошел случай, о котором сам он рассказывал:

           «Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето, я поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагея (в мiру Параскева, Паша). Особенно хорошо помнит его Паша, пользовавшаяся любовью преподобного и бывшая с ним в постоянном общении. Я выразил желание ее навестить, чтобы услышать что-либо о преподобном из ее уст. Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула:

            – Вот хорошо,  что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.

           Я ответил Паше, что по своему собственному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым Императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит.

           На это Паша сказала:

           – Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.

           В смущении я покинул келью старицы…

           Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши. В Москве они опять пришли мне в голову, и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после его кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категорической форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что Царская Семья, как было известно, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана…

           Когда летопись была окончена, я просматривал корректуру последней, это было поздно вечером, внезапно увидел налево от себя преподобного Серафима, сидящим в кресле. Я как-то инстинктивно к нему потянулся, припав ко груди, и душу мою наполнило неизъяснимое блаженство. Когда я поднял голову, никого не было. Был ли это кратковременный сон или действительно мне явился преподобный, не берусь судить, но я понял это так, что преподобный благодарил меня за исполнение переданного мне Пашей его повеления. Остальное известно. Я понес свой труд Императору, что, несомненно, повлияло на решение прославления преподобного Серафима.

           Вскоре я овдовел и принял монашество с именем Серафима, избрав его своим небесным покровителем.»

           Почти весь Синод был против открытия мощей старца Серафима. Однако Государь, при поддержке немногих единомышленников, был решителен. «Говорили сестры, будто бы преподобный и сам явился Государю, после чего тот уже своей властью настоял на открытии мощей», — вспоминала монахиня Серафима (Булгакова). На архимандрита Серафима (Чичагова) была возложена подготовка к торжествам прославления святого, по окончании которых Государь лично наградил его драгоценной митрой.

           Святые мощи преподобного Серафима почитались богомольцами в Саровский пустыни.

          «В 1920 году в городе Темникове Тамбовской губернии, — писал Святейший Патриарх Алексий II, — атеистами было совершено вскрытие вывезенных из Сарова святых мощей преподобного Серафима… Далее след вел в Москву, в Донской монастырь — в разместившийся там тогда музей атеизма, а затем терялся. Как стало ясно теперь, из Донского монастыря мощи были перевезены в Казанский собор Ленинграда, в музей истории религии и атеизма. Но, видимо, сразу после прибытия в музей они были укрыты чьими-то благочестивыми руками, потому что ни в каких описях и списках святые останки не числились…»

            Все эти годы православные верили, что где-то мощи преподобного Серафима есть и рано или поздно откроются. «Будет день, когда снова над бором раздастся благовест Саровского соборного колокола, — писал в тех же воспоминаниях 1926 года князь Волконский, — снова свободной волной потекут к Старцу богомольцы, и проснется в душе каждого такое что-то, что каждому при встрече захочется рассказать про «радость свою», и будет радость общая, и запоют все, не боясь никого, на всю Россию: «Святый Отче Серафиме, моли Бога о нас».

           

            Приближался 1991 год. Из музея истории религии и атеизма города на Неве нашей Церкви уже были переданы мощи святого благоверного князя Александра Невского, преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких…

            О дальнейших событиях епископ Истринский Арсений рассказал в газете  «Московский церковный вестник»:

           «При передаче святых останков соловецких преподобных директор официально сообщил, что в фондах музея мощей больше нет, кроме частиц в иконах, которые предполагается возвратить в храмы. Но чудо Божие произошло там, где мы его не ждали.

           Неожиданно позвонил С.А.Кучинский (директор музея — Авт.). Мы договорились о встрече, и он приехал ко мне. Станислав Алексеевич сообщил о том, что после решения о возвращении Церкви Казанского собора, в котором размещался музей, началось освобождение запасников. Стали передавать храмам иконы, Евангелия, различные богослужебные предметы. И вот в одном из запасников, среди гобеленов, были найдены завернутые в рогожу останки, по-видимому какого-то святого. В описи они не значились. Когда рогожу развернули, увидели мощи с надетыми на руки рукавичками. На одной было вышито: «Преподобне отче Серафиме», на другой — «моли Бога о нас».

           Сказанное директором музея было поразительно, но это еще не давало основания утверждать, что найдены мощи преподобного Серафима Саровского.

           О находке я сообщил Патриарху, и С.А.Кучинский повторил ему свой рассказ. Святейший Патриарх благословил прежде всего найти в архивах документы, связанные с мощами преподобного Серафима, сохраняя всё в тайне до тех пор, пока не будет уверенности в том, что это мощи действительно преподобного.

           На поиски документов ушло некоторое время. Наконец, из Российского центрального архива были получены копии документов и акты, связанные со вскрытием мощей преподобного Серафима после революции.

           По благословению Патриарха Алексия II мы с архиепископом Евгением отправились в град святого Петра и прибыли туда накануне дня памяти святителя Спиридона Тримифунтского (12/25 декабря). Помнится, я мысленно молился святителю Спиридону, прося его помощи в том, что нам предстояло сделать.

           Наконец, мы приехали в Казанский собор, нас провели в комнату, куда принесли длинное ложе, покрытое толстой синей бумагой, под которой в какой-то материи и вате находились останки святого. Когда сняли бумагу, мы увидели, что святые мощи составлены в скелет, во весь рост. Первым бросилось в глаза то, что на мощах надет медный крест на цепочке, и рукавички с вышитой на них молитвой «Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас».

Не знаю, что испытал в этот момент владыка Евгений[1], но  меня объял благоговейный трепет, было такое  состояние, когда не знаешь, что делать дальше.  Но прошло минутное  оцепенение,  я подготовил  акты,  а владыка Евгений начал осматривать святые мощи, которые мы стали сопоставлять с документами, подробно описывающими останки преподобного Серафима Саровского.

          Надо сказать, что с самого начала мы были поражены тем, насколько точно всё совпадает с актом вскрытия мощей в 1920 году.

           Описание начиналось с того, что преподобный лежит на зеленой подушечке. Действительно, на ложе — зеленая муаровая подушечка, на которой покоится голова преподобного. Далее отмечалось, что в одной из челюстей находится единственный зуб; следовало упоминание о рукавичках; приводилось количество позвонков и указывалось при этом, что некоторые из    них    разрушены;   описывались бедренные  кости; уточнялось, что одна ступня  как   бы   пришита   или   прикреплена,   подобно   сандалии, а вторая отсутствует. То есть, при сравнении мощей, найденных в музее, с актом вскрытия святых мощей преподобного Серафима Саровского было очевидно, что всё полностью совпадает и никаких отличий нет. Единственное, что косточки располагались не в том порядке, как описывалось в документе. Но это и не удивительно, так как мощи хранились в рогоже.

           Рассмотрев ближе крест, бывший на мощах, мы увидели, что он действительно медный, с несколько поврежденным эмалевым покрытием. Когда сняли куколь, надетый на голову, меня очень поразило светлое, даже белое пятно на лобной части. Оно значительно отличалось от желтовато-коричневатого цвета мощей. В куколе было отверстие, обрамленное, видимо, раньше золотой или серебряной отделкой, теперь оторванной. Оставались лишь нитки, прикреплявшие ее. Видимо, эта часть мощей была открыта и доступна для поклонения верующим, благоговейно чтившим преподобного Серафима.

           В куколе с внутренней стороны сзади сохранилось много желтовато-седых волосиков преподобного. Целы были и значившиеся в описи глазетовые шитые золотом поручи. Они и сейчас на мощах. Не хватало лишь епитрахили. Уже позже для облачения мощей сшили новую.

           Сложно передать чувство, которое я тогда испытывал: особое благоговение и вместе с тем неописуемое внутреннее напряжение от сознания, что рядом — необыкновенное, великое сокровище.

           Когда освидетельствование закончилось, святые мощи снова закрыли бумагой, перенесли в особую комнату и опечатали ее.

Мы сразу поехали в епархиальное управление, откуда позвонили Святейшему Патриарху, сообщили о том, что это, несомненно, мощи преподобного Серафима и поздравили Святейшего с великой радостью.

           Теперь предстояло решить вопрос о торжественном перенесении мощей преподобного Серафима. Необходимо было объявить об их обретении и уточнить дату официальной передачи.

           С 25 декабря (дня освидетельствования святых мощей) до 10 января были оформлены все документы, получено разрешение Министерства культуры, в ведении которого находится музей истории религии, была сделана рака и сшито новое облачение для мощей преподобного Серафима. Это определило дату официальной передачи святых мощей — 11 января 1991 года.

           Накануне этого дня владыка Евгений, я и клирики Свято-Троицкого собора совершили облачение и положение в раку честных мощей. Сначала новые облачения и рака были освящены, и, помолившись, мы приступили к убранию мощей преподобного. Мой иподиакон читал акафист, а мы отирали косточки святой водой, а затем освященным елеем от Гроба Господня. Причем, когда омывали главу преподобного Серафима, снова привлекло внимание белое пятно, заметно выделявшееся на общем фоне, — след благоговейного поклонения святым мощам.

           На следующее утро во град святого Петра прибыл Патриарх. Днем, к четырем часам, владыка Евгений и я приехали в Казанский собор, где шла подготовка к передаче святых мощей. По прибытии в собор Святейшего Патриарха Алексия II и всех архиереев, принимавших участие в торжестве, под тихое пение величания преподобному его святые мощи были перенесены в центральную часть собора. Сразу начался молебен преподобному Серафиму, после которого Святейший Патриарх и директор музея подписали акт передачи мощей Русской Православной Церкви.

           С.А.Кучинский преподнес Святейшему Патриарху образ преподобного Серафима Саровского. Уже позднее, рассмотрев икону, мы увидели, что она весьма необычна. Образ написан как бы в виде плащаницы: преподобный Серафим изображен с закрытыми очами и сложенными на груди руками. В доске, на которой написан образ, были углубления, прикрытые слюдяными стеклышками. Потерев их, мы увидели, что в верхней части иконы, над нимбом, находятся волосы преподобного; в середине, в груди — частица мощей, в нижней части, под ногами — частица то ли обуви, то ли гроба (я не рассмотрел точно); в левой части иконы, где изображена мантия, — кусочек одежды преподобного Серафима.

           После завершения акта передачи святые мощи на убранной ковром и украшенной цветами машине были доставлены к Александро-Невской Лавре, где уже собралось духовенство и множество народа. Пропев тропарь и кондак преподобному Серафиму, все запели Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме… Патриарх на четыре стороны благословил град святого Петра иконой, подаренной директором музея. Вслед за этим, под звон лаврских колоколов и молитвенное пение народа, при всеобщем духовном ликовании святые мощи преподобного Серафима были внесены в Троицкий собор.

           И сразу, непроизвольно, начался благодарственный молебен о возвращении святыни. Было настолько необычно видеть, как Патриарх произносит ектенью, а духовенство с народом поет. Эта великая духовная радость сплотила и сблизила всех, так что все присутствовавшие в соборе единеми усты и единем сердцем пели благодарение Господу.

           В Троицком соборе Александро-Невской Лавры святые мощи должны были находиться до дня памяти блаженной Ксении Петербургской (24 января/6 февраля). И все это время собор был с утра до вечера наполнен народом: люди шли и шли к преподобному. Чувствовался необычайный духовный подъем, и становилось очевидным, насколько сильна любовь верующих к преподобному Серафиму.

           Перенесение святых мощей на Московский вокзал для перевоза в Москву было назначено на шестое февраля. Вечером этого дня в алтаре Троицкого собора собралось множество духовенства. В соборе, до отказа наполненном народом, стоял предпраздничный гул — так бывает в пасхальную ночь, когда люди заранее приходят в церковь. Прибыл Святейший Патриарх. Он обратился с прощальным словом к верующим, благодаря их за усердие к преподобному.

           В десять часов вечера огромный крестный ход направился к Московскому вокзалу, куда в 23.10 должны были подать специальный вагон. Шли около часа. Но по каким-то причинам вагон был подан только без четверти двенадцать. И все это время перроны вокзала были заполнены народом. Не умолкало пение: Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме…, многие зажигали свечи, огоньки которых мерцали в зимних сумерках.

           Когда состав тронулся, из окна последнего вагона можно было видеть, как люди вставали на колени и кланялись в сторону удаляющегося поезда, увозящего великую святыню…

           В самом же поезде, в вагоне, где стояла рака с мощами, без всякой договоренности собрались архиереи и духовенство. Началось чтение акафиста преподобному Серафиму, продолжавшееся всю ночь, до самого прибытия поезда в Москву. Сначала читал Святейший Патриарх, а все присутствовавшие пели. Затем поочередно архиереи и священники…»

           15 января 1991 года заканчивался срок ультиматума «мiрового сообщества» Ираку. После этого должна была, возможно, по замыслу темных сил, разыграться большая мiровая драма. Вслух говорилось уже о возможности применения ядерного оружия.

Но велика милость Божия к нам. В этот день состоялось исполненное особой духовной радостью торжество празднования памяти преподобного Серафима, чьи мощи, только что обретенные, уже четыре дня как стояли в Александро-Невской Лавре. Началось всероссийское поклонение им.

7 февраля огромные толпы народа встречали раку со святыми мощами в Москве. Это был день иконы Божией Матери «Утоли моя печали», день памяти всех жертв гонений на Церковь Христову, установленный в 1918 году Поместным Собором под председательством святителя Тихона и только теперь возобновленный. Уже тогда грандиозное шествие от площади трех вокзалов, заполненной встречающими, по Новорязанской улице к Елоховскому собору, с трехцветными флагами, которых еще в нашей жизни вовсе не было, с портретами Царя, с песнопениями, говорило о том, что происходит в нашей жизни нечто небывалое. Но это было лишь начало…

           С зимы до середины лета мощи стояли в Елоховском соборе для поклонения.

           И вот 23 июля, под перезвон колоколов, в сопровождении Патриарха, архиереев и священников рака со святыми мощами преподобного Серафима выносится из собора, обносится вокруг него и устремляется в сторону центра. За ней — лавина заполнившего всю улицу народа, с пением молитв «Воскресение Христово видевше…», «Верую…», «Отче наш…», с иконами святого, с горящими свечами. Здесь услышали мы в первый раз песню, которую пели, собравшись в кружок, с иконками преподобного в руках, приехавшие из глубины нашей Родины богомолки – песню, которую сохранил народ о своем любимце, подвизавшемся в саровском лесу:

                   Там под сосной при дороженьке

                   Камень тяжелый лежал.

                   Старец ночами безсонными

                   Там на коленях стоял.

                   Лето и зиму холодную

                    Он, не смыкая очей,

                   Выстаивал волей свободною

                   Тысячу дней и ночей…

           Вот в чем историческая развилка, вот в чем суть разделения, которое произошло в нашем народе — в понимании того, на что может быть обращена свободная воля. Одни волею остались верными Христу, Который сказал, что истинную свободу дает лишь свобода от греха, одоление наших страстей. А другие стали усматривать свою несвободу в чем и в ком угодно, только не в себе (с другими же бороться легче, чем с собой). И этот путь, безбожный, революционно-демократический, мог привести только в руки дьявола, к еще большей несвободе.

           – Победи себя, и будешь непобедим, — говорил А.В.Суворов, у которого не было ни одного поражения.

            Рака со святыми мощами преподобного была установлена в микроавтобус с большими окнами. Ее путь — в Дивеево, через Богородск, Орехово-Зуево, Владимир, Боголюбово, Нижний Новгород, Арзамас, через леса и поля… Впереди на крыше автомобиля ехала икона, и саровский старец, стоя во весь рост, благословлял тысячи людей, выходивших к нему везде, где он ехал, благословлял всю нашу новую, нарождающуюся, оживающую Русь.

          На ночь, на две рака с мощами останавливалась в местных соборах, и ночью и днем к ним шли и шли люди, совершались молебны, литургии, православные помазывались перед мощами освященным елеем, исповедовались и причащались Святых Христовых Таин.

           Преподобный Серафим заповедовал не «пропускать случая как можно чаще пользоваться благодатию, даруемой приобщением Святых Христовых Таин. Стараясь, по возможности, сосредоточиться в смиренном сознании всецелой греховности своей, с упованием и твердою верою в неизреченное Божие милосердие, следует приступить к искупляющему вся и всех святому Таинству».

          – Кто приобщается — везде спасен будет; а кто не приобщается — не мню, — говорил старец.

           – Приобщаться Святых Христовых Тайн, — сказал он протоиерею Василию Садовскому, окормлявшему дивеевских сестер, — заповедываю им, батюшка, во все четыре поста и двунадесятые праздники, даже велю и в большие праздничные дни; чем чаще, тем и лучше… Ты, духовный отец их, не возбраняй – сказываю тебе, потому что благодать, даруемая нам приобщением, так велика, что как бы недостоин и как бы ни грешен был человек, но лишь бы в смиренном токмо сознании всегреховности своей приступить ко Господу, искупляющему всех нас, хотя бы от головы до ног покрытых язвами грехов, и будет очищаться, батюшка, благодатию Христовою, все более и более светлеть, совсем просветлеет и спасется!

           «Как духовного отца сестер обители, — вспоминал отец Василий, — батюшка назидал меня, приказывая быть всегда сколь возможно снисходительнее на исповеди, за что по времени меня многие укоряли, осуждали, даже гневались на меня и до сих пор еще судят, но я строго блюду заповедь его и всю жизнь мою сохранял. Угодник Божий говорил: «Помни, ты только свидетель, батюшка, судит же Бог! А чего, чего, каких только страшных грехов, аще и изрещи невозможно, прощал нам всещедрый Господь и Спаситель наш! Где же нам, человекам, судить человеки! Мы лишь свидетели, свидетели, батюшка; всегда это помни, — одни лишь только свидетели, батюшка!»

           На всем пути раку со святыми мощами сопровождал Святейший Патриарх Алексий.

           В день святого равноапостольного великого князя Владимира, крестителя Руси, в одной из нижегородских воинских частей Святейший благословил на службу Отечеству воинов, приносивших присягу. Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай освятил солдатскую столовую.

           Это было 28 июля 1991 года.

           И затем — Арзамас.

            Когда я приехал в этот уютный русский город — из Москвы шесть с половиной часов поездом с Казанского вокзала, — радуясь: здесь нет нынешнего московского крикливого тленно-кооперативного духа, – святые мощи преподобного Серафима уже стояли в огромном Воскресенском соборе, построенном в честь победы в Отечественной войне 1812 года (внутри он напоминает триумфальную арку). Как сказал Патриарх, собор сохранился от бури, которая пронеслась над нашим Отечеством. И это, конечно, тоже чудо: Промысл приготовил его именно для сего дня.

           Соборная площадь была полна народа. И здесь, и потом в Дивееве была небывалая ярмарка русско-православной литературы, газет, икон, их продавали прямо с автобусов, на которых приехали книгопродавцы с паломниками.

          – Отцу Серафиму! — так обращались на литургии, которую служил Патриарх, с просьбой передать свечи, и это было непривычно. Обычно мы говорим: «преподобному». Но здесь чувствовалась память о бывавшем в этом городе, близком батюшке Серафиме.

          Мы называем его преподобным. Что значит это  слово?

          Человек был создан по образу и подобию Божию. Грехопадение омрачило его первозданную светлую духовную природу, исказило все свойства его души. Но Господь наш Иисус Христос, взявший на Себя грехи мiра, открыл нам дверь спасения (Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, — Ин. 10, 9). Соединяясь со Христом во святом Крещении и других Таинствах Церкви, верующий христианин получает благодатную силу для борьбы с грехом и победы над ним. Тот, кто прибавляет к этим высоким дарованиям личный духовный подвиг поста, молитвы, воздержания, делания добрых дел Христа ради, тот в меру своих человеческих сил уподобляется Богочеловеку Иисусу Христу, то есть достигает преподобия.

           «Преподобный Серафим есть нам почти современник, родной и близкий по земному отечеству, по языку и всему обычаю, — писал в 1933 году, к столетию со дня преставления саровского чудотворца, протоиерей Сергий Булгаков. — То дивно и знаменательно, что в наше время оказалось возможно его явление, — как и сам он всегда назидал, остерегая от заблуждения, будто лишь в древние, отдаленные времена могли восставать угодники Божии. Не словом только, но собою самим убеждает он, что Бог во все времена являет благодать Свою хотящим принять ее подвигами веры и любви, усилием сердца и воли… Пред наступлением великих, никогда еще не бывших испытаний для веры послал Господь Родине нашей своего пророка, чтобы примером научить людей вере и молитве, явить для них в небе живущего Бога».

             После Литургии прямо перед собором садимся на траве завтракать, чем Бог послал. Местные подходят, угощают — кто яичками, кто огурцами, кто хлебом. Святая Русь! На Руси всегда чтили странников,  которые брали по весне котомку с Евангелием, с сухарями, да и в путь — к преподобному Сергию в Посад, в Киев (язык до Киева доведет!), а то и на Афон или даже в Иерусалим.  Потом приходили к себе в село и рассказывали: что видели, как их принимали, как там молятся, как служат, какие там монахи, и приносили святыни тех мест: кто иконку святого, освященную на его мощах, кто флакончик драгоценного мира, кто водицы из святого источника, землицы…

             Странников всегда и всюду принимали, кормили, ибо все это было общее Божье дело.

             Рядом со мной перед собором — Михаил и Анна,  крестьянская чета из мордовского села, Лидия из Сухуми,  дети, звонко говорящие на украинском…

             Вечером мы с Михаилом подошли к собору, где нас ждала Анна, чтобы взять вещи и идти на ночлег в общежитие сельхозтехникума — там разместились  знакомые паломники-москвичи, — и увидели удивительную картину.

             Уже стемнело, но к собору плыла река огоньков — поднималась по ступенькам к сияющему на фоне темно-синего неба белоснежному собору: люди, по большей части молодежь, шли к преподобному с зажженными свечами.

             И мы уже не ушли. Зажгли свои свечи, еще раз прошли вместе со всеми, приложились к раке — и легли спать прямо в соборе, на деревянном полу.

            Как и в Москве, в Елоховском, на полу здесь расположилось множество ночующих. Безногий дяденька, нашедший здесь пропитание, отстегнул свою каталку, сполз с нее, лег на бочок и, пожелав с улыбкой спокойной ночи, уснул рядом.

           Всю ночь батюшки, не зная усталости, читали и читали акафист святому, и перед ракой стояли и стояли люди…

           Откроешь глаза — и не удержишься, встанешь, снова подойдешь: ведь шаг — и ты на молитве в храме! Да на какой…

           Старенький иеромонах Евстратий, закончив  среди ночи акафист, сказал нам еще в тишине собора слово — о том, что мнимые христиане мы, только по названию, потому что в нас есть злоба.

           Если в нас есть злоба, неприязнь к людям, если мало в нас любви, то нам надо обращаться за помощью к преподобному Серафиму.

           Он имел великий дар любви к каждому человеку, каждого встречал словами: «Радость моя».

           А ведь ему был дан и духовный дар видеть душу каждого человека, со всеми ее немощами. Но любовь всё покрывает, всё лечит.

Больше всего в нашей жизни не хватает любви. Поэтому к нам и пришел старец Серафим — учить нас любить друг друга, радоваться друг другу. А для этого нам нужно стяжать дары Духа Святого — именно в этом он видел главную цель жизни христианина, именно этому служат все наши дела и подвиги, для этого мы молимся, обращаемся к Таинствам Церкви.

           «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» — сказал о. Серафим иноку, — читаем в «Летописи…» — И тут же начал объяснять, что значит стяжание мирного духа. Это значит привести себя в такое состояние, чтобы дух наш ничем не возмущался. Надобно быть подобно мертвому или совершенно глухому или слепому при всех скорбях, клеветах, поношениях и гонениях, которые неминуемо приходят ко всем желающим идти по спасительным стезям Христовым. Ибо многими скорбями подобает нам внити в Царство Небесное. Так спаслись все праведники и наследовали Царство Небесное; а перед ним вся слава мiра сего как ничто; все наслаждения мiрские и тени не имеют того, что уготовано любящим Бога в небесных обителях; там вечная радость и торжество. Для того, чтобы дать духу нашему свободу возноситься туда и питаться от сладчайшей беседы с Господом, нужно смирять себя непрестанным бдением, молитвою и памятованием Господа.

           «Вот я, убогий Серафим, — сказал старец, — для сего прохожу Евангелие ежедневно: в понедельник читаю от Матфея, от начала до конца; во вторник от Марка; в среду от Луки, в четверг от Иоанна; в последние же дни разделяю Деяния и Послания Апостольские; и ни одного дня не пропускаю, чтобы не прочитать Евангелия и Апостола дневного и святому. Чрез это не только душа моя, но и самое тело услаждается и оживотворяется, от того, что я беседую с Господом, содержу в памяти моей жизнь и страдания Его, и день и ночь славословлю, хвалю и благодарю Искупителя моего за все Его милости, изливаемые к роду человеческому и ко мне, недостойному»…

           «Ах, если бы ты знал, — сказал старец иноку, — какая радость, какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келлия наша (при этом он показал на свою келлию) была полна червей, и если бы эти черви ели плоть нашу  во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его…»

           Здесь, в Арзамасе, на пресс-конференции Патриарх Алексий II сказал о преподобном:

            – Он был носителем особой любви к людям. И любовь он черпал в радости Воскресения Христова. Воскресение Христово — основа нашей веры. Преподобный Серафим был носителем этой пасхальной радости в течение всей своей жизни. Он учил: «У нас нет дороги унывать. Христос победил всё».

  Я убежден, что второе обретение мощей преподобного Серафима Саровского в наши дни, когда у нас нетерпимость, противостояние, озлобленность, как никогда важно.

  Тысячи людей встречали шествие святых мощей преподобного. С верой в его молитву, с верой в его предстательство, в то, что он умирит нашу жизнь…

 Важнейшая задача сегодня – избавить наш народ от разрушительного зуда. Очень много было у нас разрушено в этом веке. Теперь кажется, что надо продолжать разрушать – на этот раз то, что привело к разрушениям. Но по-настоящему разрушению противоположно только строительство.

            Надо возрождать русскую деревню. И одна из форм возрождения ее — возрождение монастырей, где был высокий уровень сельского хозяйствования. Мы допустили разрушения — мы должны и восстанавливать. А надеяться на то, что заморский дядя придет восстановит — это не совсем честно. Нужно самим научиться работать. Я думаю, если мы научимся работать, мы решим наши проблемы, — сказал Патриарх.

Монастыри достигали поразительных успехов в агрономии, в мелиорации — ведь все делалось с молитвой, с любовью, с Божьей помощью, и Господь вразумлял, открывал наилучшие приемы.

           Понятно, что только в том случае, если народ наш снова обратится к Богу, устроится и земное наше хозяйство. Ибо главная цель Господа —спасение наших душ для жизни вечной. Именно в этом смысл всех Его уроков — чтобы мы соединились с Ним в вере. Именно без этого наша жизнь не могла устроиться и, разумеется, не устроится.

           Мы проснулись в Воскресенском соборе рано утром — он уже наполнялся людьми. Служба транслировалась на всю площадь, разносилась по старым улочкам этого доброго города. И снова на улицу выходила очередь к святым мощам преподобного Серафима. И все росла, росла, заполняла уже площадь зигзагом, и люди терпеливо шли и шли…

            Чувствовалось, что это событие для всех горожан. И это ясно ощущалось, как чудо: то, что именно все — и те, кто, может, и в церковь-то вовсе не ходил — пришли. Пришли не просто посмотреть, но приложиться к мощам.

Что-то произошло… Что-то помимо всех последних слов и событий. Что-то таинственное, в самой душе народа. Это был не обычный интерес к событию, даже и самому незаурядному. И то, насколько он был больше обычного, — это могло быть только чудом.

Здесь чувствовалось общенародное, общерусское нечто. С другой, небывалой целью собравшиеся люди, чем прежде. Они перестали делиться на верующих и неверующих, они снова стали русскими людьми — и этим все сказано. То, что мы почти утеряли. То, что нам нужнее всего.

          Праздник народа…

Народ здесь как бы притих перед святыней. Уже и речи быть не могло о каком-то пустом, на ходу брошенном слове по отношению к ней. Народ, видимо, почувствовал, что у него больше ничего, ничего нет — не на кого опереться. Те люди, которые только что были вроде бы хозяевами жизни, определяли ее смысл и мораль, оказались сами очень зыбкими в главных вопросах, никакой не опорой. Никто больше не защитит — только Бог. Какое богатство — эта оставленность всем мiрским! Какая милость Божия к нам — эта обретенная правда!

            Оживает жизнь. Строится заново, вся — ее уклад, ее дух. Начинается новая страница нашей истории, начинается исцеление, народ соединяется вокруг единственно верного ядра, которое и собирало, и хранило, и подняло Русь — вокруг веры православной. 

Вера наша всегда, во всех испытаниях только и спасала Россию. Таков, можно сказать, основной закон русской истории, непреложный и для нашего дня. Ну, а уж то, что враг рода человеческого мстит нам всякими скорбями за это, с трудом возвращающееся понимание, — так ведь ничего другого и нельзя было ожидать. Если бы этого не было, было бы подозрительно: а действительно ли у нас идет подлинное духовное выздоровление?

           Да ведь со многими из нас было это чудо. Разве могли мы думать лет десять-двенадцать назад, что будем в храм ходить, креститься, класть земные поклоны, прикладываться к мощам? Да не поверили бы!

            Но сила непреклонная нас вела — милость Божия. Мы знаем, как мы, безумные, ей, всеблагой, противились — а она нас терпеливо вела: скорбями, больницами, радостями, падениями… Как всю страну.

           Рано утром по площади бабушка, сияя, вела внука лет восьми:

           – Я-то, — говорит, — вечером прикладывалась, а его-то — вот сейчас.

           Бабушки, милые наши бабушки, неутомимо будившие нас, тянувшие за руку, как бы мы ни упирались, сохранившие нам веру, сохранившие всё…

           Днем перед службой омоновцы, которых власти  поставили сюда охранять порядок, с удовольствием сфотографировались перед собором с ровесниками-казаками (ох, и красивая у казаков форма! — с их  голубыми башлыками за спиной).

           Когда этот казачий отряд поднимался чинно по  ступеням и входил в собор, то не иначе, как остановившись по двое с непокрытой головой, перекрестившись, поклонившись. Так что женщина, стоявшая рядом со мной в толпе, сказала:

           –  Эх! Аж слезы в горле.

           Но ярость противоположной силы велика.

           4 июня 1988 года здесь, в Арзамасе, произошел взрыв   на железной дороге, по милости Божией не ставший большей  катастрофой.  Все дома  вокруг воронки были сметены. Мы видели эту пустоту, на которой  стоит лишь памятник 91 человеку из искореженных   остатков вагонов с циферблатом остановившихся   часов.

            На   следующий   день   началось   празднование 1000-летия Крещения Руси.

В эти дни на месте катастрофы побывал Святейший Патриарх Алексий II, была совершена заупокойная лития.

 

Мы ехали на Дивеевские торжества с особым чувством: что, возможно, станем свидетелями величайшего чуда, которое предсказал преподобный: его воскресения.

Мы знаем, что в этой жизни – целиком, по самой сути ее всегда чудесной, удивительной, – может быть и так, что казавшееся нам вчера совершенно невероятным, сегодня вдруг станет совершенно реальным.

Мы привыкли к солнцу и траве, к пению птиц и рождению детей, — но ведь все это чудо, это всё сотворено Творцом.

Ведь восхищаемся же мы шедеврами искусства, отстаиваем длиннейшие очереди, чтобы только взглянуть на крошечный холст. Как же нужно нам восхищаться величайшим несказанным шедевром Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым! Восхищаться каждым человеком. Радоваться ему, как радовался преподобный Серафим…                                                             

Это ощущение бездонности жизни, ее неохватности нашим умом, в большом и даже малом, всегда, — есть основа веры. Вера знает, что м1р уходит в безконечность.

Так же и здесь могло быть, как во всем сегодня: еще вчера казалось невероятным, — а сегодня оно есть, стоит перед глазами!

Да, воскресение из мертвых – великое чудо. Мы, православные, каждый Божий день исповедуем в Символе веры: Чаю воскресения мертвых… Не только верую в него, но и желаю его. Батюшка Серафим считал этот член Символа веры очень важным.

С этим чаянием мы и ехали.

            Нас вез в Дивеево обычный рейсовый «пазик» (один из тех, которые по всей России бегают) – вслед за главной колонной автобусов со святыми мощами. Автобусы ходят здесь довольно часто, но на этот рейс набилось народу, конечно, как никогда. Было тесно, начались искушения – распри, обиды. Но все мы ехали в одно место, начали петь молитвы, величание преподобному – и к концу пути все попросили друг у друга прощения (все мы грешные, но разница существенная в том, что кого-то Церковь научила каяться, а кого-то – увы, нет).

             И вот – вечер 31 июля. Рака со святыми мощами преподобного Серафима Саровского подъезжает к свежепобеленному Троицкому собору в Дивеево. Вся площадь вокруг заполнена народом. Рака останавливается пред раскрытыми дверьми собора для краткого молебна…

             Подумалось: «Сейчас не только мощи преподобного Серафима — вся Россия возвращается к себе…»

            Для недуховного, невнимательного взгляда, которым, к сожалению, мы смотрим обычно на жизнь вокруг нас, всё в ней есть лишь нагромождение случайностей. Но иногда Господь отверзает нам очи (имеющий очи — да видит), и тогда жизнь предстает перед нами в поразительных своих красоте и величии, как единая, целая, где всё премудро управляется всеблагим Божественным Промыслом. Потому еще нам, незрячим, нужно смирение, которому Православие придает важнейшее значение, — чтобы не рвать то и дело тонкие паутинки, любовно протянутые Промыслом между явлениями жизни, выстроенными для нашего спасения.

           Некоторые из нас склонны видеть в событиях духовной жизни политическую подоплеку («Горбачев разрешил, ему это было выгодно, и церкви открыли»).

            Христос Спаситель сказал Пилату: Не имаши власти ни единыя на Мне, аще не бы ти дано свыше (Ин. 19, 11).

            У политических событий, как и у всей жизни, основа прежде всего — духовная. Суть ее — непрестанная борьба света и тьмы.

            Об этом свидетельствуют события истории.

            1775 год. Год пугачёвского бунта. И в этот же год 16-летний Прохор Мошнин по благословению своей матери уходит из родного Курска, чтобы стать монахом — будущим старцем Серафимом.

            Когда святые апостолы бросали жребий, в какую сторону каждому из них отправиться для проповеди Евангелия, то Матери Божией, возглавлявшей их общину, достались Иверия (нынешняя Грузия) и Афон. Третьим уделом Ее стал Киев (где первым монахом был преподобный Антоний, пришедший с Афона). А четвертым Ее уделом — никому не известное русское сельцо Дивеево, где первая женская монашеская общинка была основана по приказанию Богоматери матушкой Александрой (Мельгуновой; + 1789), принявшей монашество в Киеве.

            25 ноября 1825 года Царица Небесная явилась на берегу реки Саровки преподобному Серафиму (тоже пришедшему в Саров из Киева, где ему было указано место его подвига). Это было одно из двенадцати Ее явлений ему — больше, чем какому-либо другому святому (Любимиче Мой! — называла Она его). И Богоматерь повелела:

             – Я укажу тебе другое место, тоже в селе Дивееве: и на нем устрой эту обетованную Мною обитель Мою…

            – Как я и сам девственник, — говорил преподобный Серафим, — то Царица Небесная благословила, чтобы в обители моей были бы только одни девушки!

            Он наставлял приходивших к нему:

            – Ради будущего блаженства стяжите целомудрие, храните девство. Дева, хранящая свое девство ради любви Христовой, имать честь со ангелами и есть невеста Христу: Христос есть жених ей, вводящий ю в Свой чертог небесный. Всякая человеческая душа есть дева; душа же, во грехах пребывающая, — вдова нерадивая, в сластолюбии заживо умершая.

             Богородица Сама обещалась быть всегдашней Игуменией новой Своей обители, Сама по именам назвала девиц для нее, Сама дала ей новый устав, до того времени ни в какой обители не бывавший, и обещала излить не нее все милости Свои и всех благодатей Божиих благословения со всех Своих трех прежних жребиев: Иверии, Афона и Киева. Эту обитель Она и назвала Своим «Четвертым вселенским жребием на земле». Водам же источника, который искипел от земли от ударения жезлом Ее, обещала дать большее благословение Свое, чем некогда имели воды Вифезды Иерусалимской, о которой читаем в Евангелии от Иоанна (5, 2).

             Через несколько дней после этого явления Богоматери произошел бунт декабристов, который стал важным этапом революционно-демократического движения в России, ставившего своей целью разрушение ее православно-монархического уклада, что привело в конце концов к катастрофе 1917 года.

             17/30 июля 1903 года в Сарове начались торжества по прославлению преподобного Серафима.

             В этот же день в Брюсселе открылся II съезд Российской социал-демократической рабочей партии, который принял программу партии о социалистической революции в России и установлении «диктатуры пролетариата», положил начало большевизму.

             17/30 июля 1991 года в Дивееве завершился крестный ход с мощами преподобного Серафима Саровского, начались торжества их второго обретения.

             В эти же дни происходило следующее. 20 июля вышел Указ Президента РСФСР Б.Н.Ельцина «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР» («департизации»), а сама коммунистическая партия на Пленуме ЦК КПСС 25 июля признала несостоятельность своей программы, ставившей своей главной целью «построение коммунизма». В этот день скончался 97-летний Л.М.Каганович, один из главных инициаторов и исполнителей небывалого в истории гонения на христиан и Православную Русь.

 В докладе на Пленуме «О проекте новой Программы КПСС» тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачёв говорил:

«В прошлом партия признавала источником своего вдохновения только марксизм-ленинизм… Теперь необходимо включить в наш идейный арсенал всё богатство отечественной и мировой социалистической и демократической мысли.

В Программе лишь упоминается коммунизм. Надо признать: наш и не только наш опыт не дает оснований считать эту цель реально осуществимой в предвидимом будущем». («Правда», 26 июля 1991 г.).

   Два обретения мощей преподобного Серафима. Между ними — эпоха в истории страны, в истории человечества, попущенная неисповедимым Промыслом Божиим для нашего вразумления и спасения.

            «Но вернемся к Четвертому Уделу Божией Матери, — пишет протоиерей Василий Швец. — Что же означает Дивеево? Ведь Россия стала совсем иной, чем во времена Киевской и Московской Руси, и долгое время многие не понимали слов Матери Божией и преподобного Серафима — как это Дивеево и почему? Но после событий февральских 1917 года и крушения самодержавия стало непреложно ясным — что такое Дивеево. Это — Новая Россия, Россия без самодержавия, страна, которой управляет Сама Матерь Божия, Заступница наша…

            В то же время произошло восстановление патриаршества на Руси — сбылось пророчество преподобного Серафима Саровского. Сама Пречистая показала этим восстановлением и явлением иконы Державной, что и в самое жестокое и трудное время Она с нами, Она наша Заступница Усердная, Предстательница перед Богом, и все так же Престол Ее и Дом Ее — в России, а особая любовь и благоволение — на народе российском.»

             Еще лет пять назад довелось мне слышать от  одного московского священника о предсказании протоиерея Иоанна Кронштадтского (тогда его имя почти не упоминалось, а ныне он канонизирован нашей Церковью). Святой праведный Иоанн (+1908) предсказал, что безбожная власть будет на нашей земле 74 года. В ту пору — только началась «перестройка» — советская власть казалась вполне незыблемой. Но теперь ясно видно, что предсказание сбылось в точности. И это еще одно подтверждение тому, что все в руках Божиих, и сатанинские силы безчинствуют лишь в тех пределах, какие им положены Богом, неисповедимым и спасительным Его Промыслом.

            Если отойти чуть подальше от наших сегодняшних материальных нехваток и лишений, станет видно, какая благодать идет к нам ныне. Такого ярчайшего торжества правды Божией, такого явного посрамления всех человеческих мудрований не знала человеческая история.

   

             Рака с мощами преподобного Серафима установлена под сенями — большим шатром на четырех столбах, напоминающим маковку храма, со сверкающими золотом крестами. Наверху, на передней стороне, — изображение саровского старца, молящегося на камне, и слова молитвы, с которой он совершал этот тысячедневный, тысяченощный подвиг: Боже, милостив буди мне грешнику. Справа — образ Нерукотворного Спаса и апостольские слова: Иисус Христос вчера и днесь тойже, и во веки (Евр. 13, 8).

            «Незадолго до кончины о. Серафима, видя его истинно подвижническую жизнь, — читаем в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», — один брат, в назидание самому себе, спросил его: «Почему мы, батюшка, не имеем такой строгой жизни, какую вели древние подвижники благочестия?» — «Потому, — отвечал старец, — что не имеем к тому решимости. Если бы решимость имели, то и жили бы так, как отцы, древле просиявшие подвигами и благочестием: потому что благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде: ибо, по слову Божию, Иисус Христос вчера и днесь тойже, и во веки«. Эта глубокая и святая истина, которую о. Серафим уразумел из опыта собственной жизни, была, так сказать, заключительным словом его уст и печатию его подвигов.»

             С левой стороны на сенях слова Псалтири: Честна пред Господем смерть преподобных Его (Пс. 115, 6) и изображение старца в келлии пред образом Божией Матери «Умиление» — «Всех радостей радость, как он ее всегда называл, пред которою на коленочках во время молитвы и отошел, словно будто и не умер», — как говорила одна из дивеевских сестер.

            На северном амвоне собора установлена икона преподобного, стоящего во весь рост – та, что проехала от Москвы сюда на крыше автомобиля, ехавшего перед микроавтобусом с мощами.

До приезда святых мощей в Дивеево здесь была дождливая, холодная погода. А к их прибытию засияло солнце, на небе все эти дни не было почти ни облачка. И над собором засияла радуга. Так же было и в Москве: стояли удивительно теплые дни, но как только мы раку с мощами проводили, тут же полил дождь, наступило ненастье.

             Лидия Бродицкая приехала в Дивеево с другими паломниками еще до прибытия святых мощей. Как писала она в «Русском Вестнике» (№ 19 за 1991 год), в это время «на Троицком соборе устанавливали последний, пятый по счету крест. Верующие собрались внизу у задней стены собора сопровождать работу верхолазов молитвенным пением. Человек пятьдесят без всякого управления слаженно пели тропарь Кресту, Символ веры. Вдруг кто-то вскрикнул: «Смотрите, радуга!» На небе действительно сияла семицветная радуга, вытягиваясь в сторону храма. Она то сжималась, то вырастала, ни на секунду не пропадая. Люди опустились на колени, многие плакали. То были слезы радости, ведь радуга — знак примирения Бога с человеком. Во всяком случае, мы все были уверены, что наша молитва услышана. И пока крест укрепляли на купол, а с земли раздавалось пение, знамение продолжалось. Местные жители сказали, что всякий раз, когда на храм водружался крест, на небе появлялась радуга. В другой день, когда наша группа в несколько человек решила читать перед заходом солнца акафист Преподобному на открытом воздухе в окрестностях Дивеева, над нами вновь появилась разноцветная дуга…

            Накануне прибытия святыни в Дивеево, во время всенощного бдения, около шести часов вечера, собравшиеся перед Троицким собором паломники наблюдали еще один феномен: солнечный диск оказался как бы притушенным матовым фильтром (стояла безоблачная погода). На него можно было смотреть, не отрываясь, широко раскрытыми глазами. При этом солнце «играло» — диск все время находился в движении, смещаясь то влево, то вправо. Это было поразительно! Местные жители говорили, что так солнце «играло» здесь на Пасху, на празднование Владимирской иконы Божией Матери, а также все эти дни.»

            Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром… — пел хор 31 июля на торжественной всенощной. И эти слова ощущались в их особом значении сегодня, в этот момент. Именно так воспринималось происходящее со всей нашей жизнью. Мы увидели спасение, уготованное нам Господом после безбожного плена.

Святые мощи здесь сразу показали свою подлинность, свою святость — для темных сил нестерпимую, те стали проявлять себя.

Уже на всенощной то был слышен лай, исходящий по видимости от людей, то злобный крик на весь собор: «Всех буду судить!»

И затем у раки с мощами это происходило то и дело.

Вот раздается гортанный клекот – оборачиваюсь, смотрю на женщину, от которой исходят эти звуки: внешнее впечатление, что она молчит. Лишь по ее изможденному лицу, по тому, как она упорно кладет на себя крестное знамение, видно, что идет борьба.

В соборе, на хорах, ночевали паломники, и они были очевидцами того, как старец-затворник, приехавший на праздник, изгонял бесов из бесноватых. Одна из паломниц, прихожанка нашего храма, рассказывала, как старец прямо разговаривал с бесами, которые поселились в несчастных людях, внешне таких же, как все мы, но перед мощами всё проявляется. Он говорил:

— Выйди!

— Не выйду, — нахальным голосом (знакомые развязные блатные интонации) говорил бес – причем, он может говорить из женщины мужским голосом.

— Выйди! – повторял старец, непрерывно осеняя несчастную крестом, который держал в руках.

— А куда мне идти?

— Иди в свиней.

— Не хочу я никуда идти! Мне и здесь хорошо.

— Тогда пойдешь в бездну.

— Нет, я буду здесь жить вечно!

В это время старец непрерывно молился и просил молиться всех присутствовавших в соборе. С него лил пот, бесноватых трясло, рвало – словом, всё, как описано в Евангелии. Знакомая моя говорила, что это было тяжкое зрелище, что она всю эту безсонную ночь проплакала.

Так тяжело изгоняется из нас нечистая сила – которой якобы нет в нашей жизни! «Просто» откуда-то берутся все виды беснования: пьянство, наркомания, курение, сквернословие, блуд, самоубийства, убийства, в том числе собственных детей во чреве, всякого рода безбожие: коммунистическое ли, демократическое, какое угодно, любые лжехристианские ереси, нехристианские «религии», якобы не противоречащие христианству в главном, — врагу рода человеческого совершенно безразлично, куда мы уклоняемся от спасительного православного пути Христова, лишь бы гибла душа.

И  как безпечно мы приглашаем эту страшную силу к себе: экстрасенсами, гаданиями, гороскопами, рок-музыкой, неучастием в Таинствах Православной Церкви, неношением креста, всякого рода грехом.

Преподобный Серафим, по милости Божией, помогает нам с первых же дней в том, что нам сегодня нужнее всего: укрепляет нашу веру. Дает нам еще одну возможность убедиться в том, что храмы Божии, молитва, исповедь, причастие, крестное знамение – это все не просто «традиции», украшение нашей жизни, какие-то символы, это – передовая линия невидимой брани света и тьмы. Что никакой «нейтральности» в духовном мiре нет: либо ангелы, либо демоны в невидимом пространстве вокруг нас, и каждая минута жизни и покоя нашего есть победа божественных сил над силами тьмы.

У преподобного однажды спросили:

— Батюшка! Видали ль вы злых духов?

Старец с улыбкой отвечал:

— Они гнусны… Как на свет Ангела взглянуть грешному невозможно, так и бесов видать ужасно: потому что они гнусны.

«Все видения, искушения и нападения врага старец побеждал силою крестного знамения и молитвой. После них долгое время он пребывал мирно в своей пустыни, благодаря Господа за сей мир и спокойствие», — читаем о нем.

Иногда православным приходится слышать:

— А почему вы думаете, что ваша вера – истинная? А другие думают, что это их вера – истинная.

— Это не мы только думаем, это и бесы думают, — можно ответить на это.

— ?!

— Уж они-то знают, какая вера им больше всего досаждает, какая души спасает, которые они стремятся погубить, а какая – только украшение земной жизни.

За всю историю христианства самые большие гонения были на Православие: в Риме от язычников, в Константинополе от еретиков и в Москве от безбожников. Вот еще почему Москва – действительно Третий Рим.

Потому-то для князя века сего так нестерпим русский патриотизм, потому-то он приговорил наш народ к смерти (о чем говорит вся наша история). Потому-то он так тщится доказать, что страдания и скорби, которые несет наш народ, — это не особый крест, выпавший тому, кто призван хранить истинную веру на земле (Аще Мене изгнаша, и вас изженут, – Ин. 15, 20) и не расплата за отречение от этого креста (Всякому емуже дано будет много, много взыщется от него, – Лк. 12, 48). А якобы что-то другое, наша особая ущербность некая – дабы не произошло самого страшного для антихристовой силы: дабы русский народ не увидел, в чем действительно причина его скорбей, дабы не покаялся в грехе вероотступничества, не обратился всем сердцем к Православию, спасая тем себя и других.

Преподобный Серафим говорил о Православной Церкви: «Она во всей славе и силе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, парпуса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие ее – учители Церкви, архипастыри – суть преемники Апостольские». Говорил, что «жизнь наша есть море, Святая Православная Церковь наша – корабль, а Кормчий- Сам Спаситель».

На торжество съехался православный люд со всех сторон: из Сибири и Молдовы, из Грузии и Болгарии… Писатели, художники, кинематографисты, рабочие, военные, известные всей России старцы…

             – Ведь у нас горе и горе, — говорили паломницы с Украины. — А кто поможет, как не святые угоднички Божии?

              – Наши родители рассказывали нам, — слышали мы от приехавших из Мариуполя, — как они ходили в Саров…

             Паломник Аркадий — программист из Новосибирского Академгородка. Там только что открылась деревянная церковь, и вот, говорит, встретил здесь человек пять из их прихода.

             Разговоров – море! Чего только ни услышишь, кого ни увидишь! Народа вокруг собора — видимо-невидимо: сидят на досках, прямо на траве, едят, молятся, читают… Земля здесь больше всего походит на строительную   площадку:   бульдозеры,   бетонные плиты, трубы… К празднику наскоро сделаны бетонные дорожки, поставлена стеклянная столовая, в которой можно и ночевать — все только начинается.

            Великим постом 1990 года, 31 марта, в субботу Похвалы Пресвятой Богородицы, накануне праздника иконы Божией Матери «Умиление», в Дивеево был освящен престол собора во имя Пресвятой Троицы. А 21 июля 1991 года, в день Казанской иконы Божией Матери, принято решение Священного Синода о возобновлении в Дивееве женского монастыря. Казанской иконе был посвящен здесь храм, построенный первоначальницей Дивеевской общины матушкой Александрой и освященный в 1772 году.

           — Очень давно неофициальная общинка существует, — рассказывает иеромонах Кирилл (Покровский). — Игуменьи пока нет – ожидаем, ее должны вот-вот назначить. Служат три священника и протодиакон. Еще год назад, даже больше, митрополит Николай благословил принимать прошения от желающих поступить в монастырь и давать им послушания. Настоятель собора, протоиерей Игорь Покровский, имеет такие полномочия. В основном это молодые девушки, они приходят из самых разных мест, а как, какими судьбами — это всегда тайна. Много есть из Сергиева Посада, там сильное духовничество. Всего сейчас около сорока сестер. Хор из послушниц. Есть скотный двор, семь коровок, сто курочек, небольшие огородики…

            Сейчас на колокольне вместо креста — антенна, и она используется для ретрансляции. Были на ней и часы, но безбожники их сняли. Как сказал местный мужичок, который ходил с трехлитровой банкой на Казанский источник за водой, тот, кто снимал эти часы, дня два только и прожил после этого (подобных случаев на Руси было множество: Бог поругаем не бывает).

            – Многие приезжали сюда, когда здесь еще не было монастыря — поклониться этому месту,  — рассказывает отец Кирилл.

            –  Да, — говорю, — мама моя, Галина, Царствие ей Небесное…

            В 1975 году она положила партбилет на стол: «Если мои религиозные взгляды не позволяют…» О том, что в 1991 году у нас будет больше ста действующих монастырей, тогда даже и близко представить себе было невозможно: бывают чудеса на свете, но такое?!..

            Что мы можем знать о том, что ждет нас впереди? Никакой нашей фантазии не хватит. И какое может быть уныние, если мгновение — и Господь всё меняет: творит бо, елика хощет!

            Здесь еще живет ныне, слава Богу, матушка Евфросиния — одна из прежних Дивеевских сестер, — так  что  ниточка  духовной  преемственности сохранилась. Матерь Божия открыла ей, что эта обитель и эта местность поднимут всю Вселенную.

             –  И  как вы ощущаете на себе этот груз? — спрашиваю отца Кирилла.

             –  Как   груз   великого  недостоинства  служить здесь, в Четвертом Уделе Божией Матери, служить у мощей преподобного Серафима. Сейчас, как один священник  сказал, мы получили огонь,  который может возжечь многие потухшие души, но может и пожечь недостойных… Паломников мы принимаем всех, никому не отказываем, хотя условий у нас пока нет. Гостиница на пятьсот мест только строится… Святейший сказал: мы должны трудиться, делать  всё  для   России,   даже  если  бы  оставались последние часы до самого конца. Желание Божие —  чтобы все люди России и всего мiра обратились к Богу через Православие. Обратились не только умом, не только осознанием необходимости веры в Бога, почитания традиций, хождения в храм и прочего — но всем существом своим, всей жизнью приняли Православие. Не на словах, но на деле стали людьми православными — только так можно познать Бога. Лишь приняв слова преподобного Серафима о мире в душе, о любви, о молитве, исполнив в своей жизни какие-то из этих поучений, сможем мы по-настоящему понять преподобного, его подвиг, его любовь, действительно стать близкими ему.

             Позднее, 17 ноября 1991 года, была возведена в сан игумении Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря матушка Сергия. Этот день стал днем открытия новой обители.

            День примечательный. Ровно за четыре года до этого, 17 ноября 1987 года, было принято решение Правительства СССР об освящении Свято-Введенской Оптиной пустыни. А через год в этот день там начали мироточить Казанская икона Божией Матери, святые мощи и икона преподобного Амвросия Оптинского.

          

          Как учат святые отцы, всякое доброе дело сопряжено с искушениями. А уж такое-то…

             На проповеди в соборе отец Кирилл с большой болью говорил о людях в Дивееве, которые враждебно отнеслись к монастырю. О великих трудностях, которые сопровождали восстановление собора, обители — и материальных, и моральных.

             И в Арзамасе, и здесь от местных жителей приходилось слышать:

             –   А нам-то наговорили! Запасайтесь водой, увозите детей, могут быть эпидемии, грабежи…

             Все было, слава Богу, спокойно.

            За дивеевской околицей было разбито два огромных палаточных лагеря на тысячу и полтысячи больших армейских палаток. Зрелище впечатляющее: чуть ли не до горизонта уходящие ряды островерхих шатров-палаток.

           –  Кто вам это оплачивал, Нижегородская епархия или Патриархия? — спросили армейского полковника, командовавшего здесь.

           –  Никто, — ответил он. — Просто была личная просьба Святейшего, и армия откликнулась.

            Естественно, особых удобств тут не было: палатки да нары. И все это было, конечно, не случайно. Одна паломница попала в самую точку:

            – Преподобный тысячу ночей молился на камне, а мы две ночи не переночуем?

            Мы с Виктором из Калуги и Андреем из Санкт-Петербурга натаскали сена, зарылись в него — и хоть и подрожать пришлось под утро, но зато перед глазами, вдалеке — картина, напоминающая вид на московский Кремль с реки: высокая колокольня и два сияющих собора.

            Вот так вся Россия была в этой столичной красоте — когда все ее монастыри были действующими и в самых разных, захолустных вроде бы уголках ее украшали, освящали.

            «Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки, от утра до утра, ибо Матерь Божия, Царица Небесная, каждые сутки посещает Дивеево!» — говорил преподобный.

             «Земля же под нами вся святая, и все живущие на ней и по окрестностям все спасутся, а кто мое имя будет поминать, не оставлю и я в молитвах моих…»

            Когда лагерь сворачивали, тот полковник сказал:

            – Впечатление очень большое… Для нашего духовного подъема событие это очень важное.

           Чувствовалось, что он доволен тем, что потрудился для этого дела. Говорил, что многие их благодарили — обещали молиться. Всего здесь переночевало около пяти тысяч человек. Часть приехавших, рассказал он, приняли местные жители, и почти никто денег не взял.

            – Я и раньше говорил: пусть человек верит, как он хочет. Раньше прорабатывали… Детей я крестил, но сам я неверующий. Но я понимаю, что все может быть…

            Армия же разместила в большом соборе, что сзади Троицкого, огромное количество солдатских коек, стоящих почти впритирку, со знакомыми по «подъемам» и «отбоям» темно-синими одеялами. Здесь ночевали только дети, старики, больные.

            Собор этот был построен к 1917 году, должен был быть посвящен иконе Божией Матери «Умиление» и преподобному Серафиму, да так никогда и не освящался.

            Большие окна его затянуты полиэтиленом. На месте иконостаса протянута веревочка, и к ней прикреплена записка: «Женщинам входить в алтарь нельзя». Нагибаюсь под ней, вхожу. На месте престола расстелено темно-красное одеяло (не заступать). Сзади, по всем выщербленным стенам алтаря, — огромное количество маленьких, простеньких, часто бумажных иконок, и перед ними и просто так горит множество самодельных лампадок с крышками из консервной банки. В соборе уже молятся. Алтарь уже живет, уже освящает нашу жизнь.

            На празднике всюду можно было встретить казаков — их красные, белые, черные яркие одежды, лихие папахи мелькали там и сям. Признаюсь, я и тут на них любовался. Они много прибавили этому празднику.

            Со стороны кому-то могло бы показаться, что они — лишь внешнее его украшение. Но почему же тогда так внимательна толпа местных мужичков, обступивших двух казаков с большой красной буквой «М» на погонах (святой архистратиг Михаил — их покровитель) на главной улице Дивеева? Пожилого, но очень бравого, с большими усами, и молодого с простым веснушчатым лицом, который говорит им спокойно и веско, степенно положа руку на рукоять шашки:

            –  Без  веры  мы — никто.   Кто  хочет  может  повернуть нас куда хочет, и мы — рабы.

            Старший говорит еще четче:

             – Коммунистам надо было вытравить из человека религию, чтобы можно было управлять им, как  быдлом.

             – От человека осталась только треть человека, — добавил младший, имея в виду, вероятно, то, что человек создан по образу и подобию Божию,  то есть Святой Троицы: из духа, души и тела.

              –   А у вас что за звание? — спрашивают мужички, на которых все они, конечно, произвели немалое впечатление.

              –   Есаул.

              –   Если взять в Советской Армии — это какое  звание?

              –   Майор.

              –   А шашка откуда?

              –   От отца, после войны.

              –   А нам милиция не разрешает иметь оружие… — жалуются они.

              –  Мы всё за себя да за себя, по домам, — говорит есаул, — трясемся за свое благополучие — ну и что? И ничего у нас все равно нет. И детки наши вырастают и плюют на своих родителей. Нет, пусть я голову сложу за правое дело — но зато сын мой, внук сто раз придут ко мне на могилу и поклонятся. И продолжат мое дело.

            В пустом зале дивеевской столовой, где казаки собираются на трапезу, два мальчика-казачонка в атласных рубахах, подпоясанных форменными ремешками, накрывают для всех столы. Нет, это не маскарад…

            После обеда казаки стоят кругом на ступенях, поют свою удалую песню. Выходит атаман:

            –  Господа казаки! Приказ главного атамана Союза казаков России. Его Святейшество благословил нас обезпечить порядок во время богослужения в храме.   Поэтому  в  три  часа  —  построение всех казаков перед Святыми вратами. Начистить сапоги, привести себя в порядок. Любо, казаки?

            –   Любо!

            Как же было не благословлять их здесь на самую почетную службу, когда они были сродни по духу всему торжеству?

            Только омоновцы (хотя, конечно, надо отдать и им должное за труды) да скульптурный белый «вождь» на площади, стоящий спиной к монастырю, восторженно и уверенно глядящий куда-то в пустоту, были чем-то другим по духу, архаичным, из прошлого (а не нового) уже мiра.

            Правда, и тут я видел радостные глаза мальчика-омоновца, уже без строя, в свободную минуту вместе с двумя сослуживцами подошедшего к собору и потянувшегося к его раскрытым дверям:

            –  Просвирка!..

            Преподобный Серафим любит всех… Всех до единого!

            «Прозревая образ Божий в каждом человеке, с радостью духовной о нем, встречал его дивный старец с небесным приветом:      р а д о с т ь   м о я,   радуясь о нем, — писал отец Сергий Булгаков. — Эти светлые, умильные, райские слова, — они таят в себе целое учение о человеке, они открывают любовь Божию и радость Божию о творении. Человек человеку волк, — говорит мудрость бесовская; человек человеку радость, — гласит мудрость христианская. Накануне величайшего поругания образа Божия в человеке и величайшего насилия и глумления над человеческой личностью восславил человека преподобный, он озолотил его лучами любви своей и как бы благословил на грядущие страдания. И сам он стал для русских людей р а д о с т ь   н а ш а, ибо радостно загорается сердце при мысли о белом старце, «убогом Серафиме», в белой одежде, с крестом на персях и десницей, прижатой к сердцу…»

             «Особенным свойством его обхождения и бесед были любовь и смиренномудрие, — говорится в «Летописи…» — Кто бы ни был приходивший к нему, бедняк ли в рубище или богач в светлой одежде, с какими бы кто ни приходил нуждами, в каком бы греховном состоянии ни находилась его совесть, он всех лобызал с любовию, всем кланялся до земли и, благословляя, сам целовал руки даже у не посвященных людей. Никого не поражал он жестокими укоризнами или строгими выговорами; ни на кого не возлагал тяжкого бремени, сам неся крест Христов со всеми скорбями. Говорил он иным и обличения, но кротко, растворяя слово свое смирением и любовию. Старался возбудить голос совести советами, указывал пути спасения, и часто так, что слушатель его на первый раз и не понимал, что дело идет о душе его. После же сила слова, осоленного благодатию, непременно производила свое действие. Не выходили от него без действительного наставления ни богатые, ни бедные, ни простые, ни ученые, ни вельможи, ни простолюдины; для всех было довольно живой воды, текущей из уст прежнего молчальника, смиренного и убогого старца. Народу, особенно в последние десять лет его жизни, к нему стекалось ежедневно целые тысячи. Ежедневно, при многочисленном собрании пришельцев в Саров, у него бывало в келлии около 2000 человек и более. Он не тяготился и со всяким находил время побеседовать на пользу души. В кратких словах он объяснял каждому то, что именно было благопотребно, открывая часто самые сокровенные помыслы обращавшихся к нему. Все ощущали его благоприветливую истинно-родственную любовь и ее силу, и потоки слез иногда вырывались и у таких людей, которые имели твердое и окаменелое сердце.

            Приехал однажды в Саров заслуженный генерал-лейтенант Л. Целью приезда его было любопытство. И так, посмотрев монастырские здания, он хотел уже и проститься с монастырем, не получив для души своей накакого духовного дара, но неожиданно встретил здесь помещика Алексея Неофитовича Прокудина и разговорился с ним. Собеседник предложил генералу зайти к затворнику старцу Серафиму, но генерал только с трудом уступил убеждениям Прокудина. Как только вступили они в келлию, старец Серафим, идя к ним навстречу, поклонился генералу в ноги. Такое смирение поразило гордость Л. Прокудин, заметив, что ему не следует оставаться в келлии, вышел в сени, и генерал, украшенный орденами, около получаса беседовал с затворником. Через несколько минут послышался из келлии старца плач: то плакал генерал, точно дитя малое. Через полчаса раскрылась дверь и о. Серафим вывел генерала под руки; он продолжал плакать, закрыв лицо руками. Ордена и фуражка были забыты им от горести у о. Серафима. Предание говорит, будто ордена свалились у него во время беседы сами собою. О. Серафим вынес все это и ордена надел на фуражку. Впоследствии генерал этот говорил, что он прошел всю Европу, знает множество людей разного рода, но в первый раз в жизни увидел такое смирение, с каким встретил его саровский затворник, и еще никогда не знал о той прозорливости, по которой старец раскрыл пред ним всю его жизнь до тайных подробностей. Между прочим, когда кресты свалились у него, о. Серафим сказал: «Это потому, что ты получил их незаслуженно».

            В один из этих удивительных дней мы отправились к Серафимову источнику в лесу, к его дальней пустыньке.

            – Идем на святое место, Иисусову молитву — и ни слова!  — провозгласила матушка Серафима, гречанка с украинским выговором из грузинского монастыря, наш предводитель, когда мы сошли с автобуса.

           Природа — диво дивное! Воздух, сосны — все особенное. Черемухи, малины возле источника – видимо-невидимо.

           –  Мы из Крыма. Все едут к нам, а мы за три месяца здесь уже второй раз, — говорили паломницы, собирая черемуху.

           –   А это — трава снитка, ей преподобный питался больше двух лет, — срывает и дает нам попробовать Аркадий из Академгородка — прямо здесь, на берегу Саровки, где ходил великий старец, который эту траву сныть, по его собственным словам, «обливал горячею водою, так и вкушал».

            На крутом берегу у источника стоит большой деревянный крест. Возле него непрерывно читается акафист преподобному, люди пьют чистейшую воду, берут ее с собой, обливаются, купаются.

            – Много ли студэно? — спрашивает один молодой болгарский батюшка других, заходя в реку.

            –  Нэ! Малко!

            С этими батюшками и их молодыми православными болгарскими спутниками, приезжавшими на праздник, мы встретились потом в вагоне по дороге в Москву, и до поздней ночи народ наш православный все пытал их о православной жизни в Болгарии: «А как у вас?..»

            –  У нас с вами одна служба, слово в слово, — отвечал им иеромонах Серафим, — только напевы другие.

            – Спой «Богородицу»! — просили наши бойкие бабули одного из ребят. И он пел.

            –   Хорошо… — понравилось им.

           Батюшка служит в монастыре под Софией. Приезжали они сюда сами, никакой не делегацией. «Преподобный Серафим — мой небесный покровитель», — сказал он.

           Когда мы шли на источник, с горы вдалеке видели Саров: колокольню, купол собора и множество современных блочных, кирпичных домов вокруг, а внизу, в поле — забор с колючей проволокой, которым огражден этот закрытый ныне город, «Арзамас-16» — место, где создавался атомный щит Родины.

            Мы молимся, кланяемся Сарову издалека…

 1 августа (19 июля по старому стилю) стало днем, трижды знаменательным для памяти преподобного Серафима, Саровского чудотворца.

            Это день его рождения в 1759 году.

            Это день обретения его святых мощей и торжественного прославления в 1903 году.

           Это день торжеств второго обретения его мощей и возвращения их в Дивеево в 1991 году.

            — Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!.. – гремело здесь в этот день пасхальное песнопение.

С полуночи до часа дня в Троицком соборе непрерывно, одна за другой, служились Божественные литургии, исповедовались и причащались Святых Тайн тысячи христиан.

           Московский протоиерей Димитрий Смирнов на рассвете перед исповедью сказал:

           –  У нас нет любви к Богу и ближнему. Это очень хорошо видно по тому, как ужасно мы себя ведем в храме. Мы Бога не любим. И ближнего вообще не замечаем. Животные в этом отношении стоят выше нас — они все-таки всегда обращают внимание на особь, подобную им. А для нас человек — как будто столб, мы просто не видим в нем живого человека, со своей душой. Прости нас, Господи!

           Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас!

           В девять утра святой престол был вынесен на улицу, и на площади перед собором, под открытым небом Святейший Патриарх Алексий со многими архиереями совершил четвертую, главную литургию дня преподобного Серафима, крестный ход с ракой вокруг собора с пением стихир Пасхи.

           –  Христос воскресе! — восклицает   Патриарх, завершая праздник.

           –  Воистину воскресе! — отвечает площадь.

           – Христос воскресе! — этими словами приветствовал саровский старец приходивших к нему в любое время года.

           В конце торжеств Святейший перед всем народом прочитал приветственную телеграмму Ельцина. Ответом было полное безмолвие народа.

После службы все пошли в один из палаточных лагерей, где дымили полевые кухни и всех кормили гречневой кашей и поили чаем.

           Рядом со мной шел отставной офицер в обычной форменной полинявшей зеленой рубашке навыпуск — приехал сюда, на праздник, из Ташкента, только что причастился Святых Тайн.

            – Ну, а что же, из газет узнавать, что тут было? Журналисты понапишут… Нет, сам поехал.

            Благодать в Дивееве была великая, и мы ее все время ощущали, вся жизнь тут была как единое живое целое: все было удивительно складно, стройно — до мелочей. Силы подавались чудесные. Другой раз разве такое выдержишь — прийти в собор во втором часу ночи, простоять до второго часу дня? Не спать, не есть чуть ли не сутками. И все эти дни было чувство неслучайности всего, что с нами происходит. Чувство Промысла Божия, непрерывно над всею нашею жизнью действующего, было ощутимо почти наощупь.

            Возле собора, смотрю, собрался народ кучкой. Матушка из Киева рассказывает, пораженная тем, что здесь оказалась:

            – Я и не собиралась сюда ехать — а чего, думаю, я поеду, я приложилась к мощам в Москве, вот уедет весь народ, будет спокойно, тогда и отправлюсь. И вдруг мне звонок по телефону. Я никогда к нему не подхожу, чего я буду празднословить, а тут — бегу. Поднимаю трубку — мне говорят: «Собирайся в Дивеево». Как в Дивеево? У меня ни билета, ни денег. И тут приходит одна женщина и говорит: «У меня есть лишний билет в Дивеево, брала сыну, а он так и не согласился поехать». Я говорю: «У меня денег нет». Она говорит: «Ничего». И вот я оказалась здесь.

            И так — во всем.

            Ах, думаю, я матушке-то Серафиме из Тбилиси (вот как Матерь Божия собрала здесь посланцев со всех Своих уделов!) так и не дал своего телефона, она хотела в Москву приехать, чтобы я ее встретил, все московские святыни показал. «Спрошу Андрея — не увидит ли он ее?» — подумал в соборе.

           –  Нет, — говорит Андрей, — может, и не увижу.

          «Зря спрашивал, — понимаю. — Если Господу угодно, и так нас сведет. Чего лишнее говорить, да еще в соборе?»

           Еду в Сатис к одному человеку — у него, как слышал, может быть какой-то исторический материал о Дивеевском монастыре. Но ничего не добыл, а на автобусной остановке мне машут из автобуса, который едет в обратную сторону, и в нем — матушка Серафима! И вместо того, чтобы стоять на жаре и ждать этого самого автобуса, когда он пойдет назад, еду вместе с ними на еще один источник с чистейшей целебной водой, заедаю хлебушком, которым угостили добрые люди, и благодарю Господа и батюшку Серафима: вот, оказывается, зачем поехал в Сатис…

            И думаю: а мы-то, грешные, всегда ждем на жаре автобуса вместо целебного родника — живем своей, короче, нескладной жизнью. И все потому, что жизнь у нас безблагодатная: веры мало, молитва потому ненастоящая, смирения нет ни на грош, все время свою волю ставим впереди Божией, которая проявляется, естественно, во всем, что с нами происходит — всё думаем, что сами себе больше добра сделаем. Бедные люди! Прости нас, Господи!

            И потом, как только выехали совсем из Дивеева, сразу почувствовалось, что силы оставили — тут же сказались хвори да немощи.

Приехав, я рассказал батюшке Валериану, какое было торжество, какая благодать, а он:

           –  Да, там — благодать, а нам-то здесь трудиться надо.

            Мы не задумываемся: почему, например, стал возможен такой удивительный феномен мiровой культуры — взлет великой русской литературы XIX века, который произошел внезапно и ослепительно, как залп салюта? Великие писатели, каждый из которых составил бы славу и гордость любого народа, были современниками, общались друг с другом: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Грибоедов… Что же это за время? Это то время, когда за всю Россию, за всех православных христиан непрестанно, днем и ночью, в посте и безмолвии молился преподобный Серафим. Почти вся жизнь Пушкина вписывается во время духовного подвига великого старца (родился через пять лет после того, как преподобный уединился в пустынной келлии в лесу). К этому времени относится начало литературной славы Гоголя, начало лермонтовского творчества. Детство и отрочество Достоевского. И сколько было еще великих имен! Одновременно были великая русская музыка, живопись… И не какие-то отдельные звезды на небосклоне, но единое, общее — как слаженный оркестр.

            И нельзя не заметить: взлет пушкинский, гоголевский — взлет прямых современников преподобного Серафима, основоположников великой русской литературы — по своей благодатности, дарованности особенно ослепителен и — каждому ясно — по-человечески недосягаем.

            И дерзну сказать, что эта забота о благодатности литературы близка именно великому саровскому старцу, для которого важнее всего было православное по самой своей сути стремление облагодатить всю жизнь человеческую — и, разумеется, ее словесность, поскольку она идет к людям, говорит с их душой. И сам он открыл в это время затвор по повелению Царицы Небесной, в чем была Ее милость к роду человеческому с его немощами. («Молитесь Богородице! — говорил старец наших дней протоиерей Тихон Пелих. — Сама Она на небе, а очи Ее — на земле!»)

            Любовь Божия, изливаемая на всю жизнь, до последней крупинки, вся ею наполненная, — главная суть происходящего в мiре.

            Все, что живет и дышит, есть плод Божией любви, и все призвано преобразиться любовью. Все должно радоваться о Господе и нести в себе эту радость — дабы праздновалась Пасха всяким дыханием круглый год.

Всегда жизнь – чудо, всегда жизнь – радость! Она – вся – Божия! В ней любовь Божия – всегда! Ею она – вся – создана! Такова главная правда этого мiра. Вот — радость Серафимовская…

            Самая высокая поэзия и самая зрячая проза в единстве — главная черта высших достижений пушкинско-гоголевской небесно-земной — нераздельно — литературы.

                              И внемлет арфе Серафима

                              В священном ужасе поэт…

           «У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресенье Христово!..» (Важнейшие слова Гоголя).

            Прямо на площади перед собором черноглазая девушка, глядя в небо, просит:

            — Отче Серафиме! Спаси всех людей!

            То и дело слышится акафист преподобному — у всех в руках эти маленькие книжечки.

            Идем от «прощеного» (как сказала одна местная бабушка), Казанского источника (в нем явилась Казанская икона Божией Матери) — и на берегу реки, прямо в траве, стоят на коленях две девушки, устремленные в молитве к белеющему вдали собору.

           Нигде не видел, чтобы так молились — со слезами, с умилением, — кроткий Батюшка Серафим, столь многим из нас помогавший, трогает наши души.

            Вот один случай — об этом рассказали в Москве у жены на работе.

У одной женщины было тяжкое горе, муж, музыкант, горько пил, из оркестра его выгнали, короче, совсем опустился. Однажды среди ночи пришел пьяный, да еще и с собутыльницей, и жене сказал: «Постели нам, а сама иди».

           Она пошла, не зная сама, куда идти, что делать…

         Пришла к подруге. Та сказала ей:

         — Давай молиться преподобному Серафиму.

Они горячо молились вместе дома, потом пошли в храм, молились там… И муж ее не только бросил пить, но у него открылся дар: он стал иконы писать. Я видел их: настоящие, хорошие иконы.

   

            За соборами ясно видна плотно утоптанная узкая тропинка — знаменитая канавка, которую преподобному указала Сама Царица Небесная.

           «Исповедую тебе и Богом свидетельствуюсь, — говорил он протоиерею Василию Садовскому, — что ни одного камешка я по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им, и ни единую из них не принимал я по желанию своему, против воли Царицы Небесной!»

            В 1829 году общине пожертвовали три десятины земли. «О.Серафим, — читаем в «Летописи…», — был в таком восхищении и в такой радости, что и сказать нельзя. Михаилу ВасильевичуМантурову[2], бывшему тогда в Сарове, он дал кадочку меда и приказал, чтобы все сестры собрались и, когда обойдут эту землю, то скушали бы мед с мягким хлебом. Когда же начнут обходить эту землю, то, ввиду глубокого снега, запастись камешками и класть их между колышками, расставляемыми землемером. О. Серафим говорил, что, когда растает снег, колышки упадут, и некоторые затеряются, или на другое место вода снесет, а камешки останутся на своем месте…

          Весною о. Серафим велел опахать эту землю сохою, по одной борозде три раза… Землю опахивали по положенным по меже камешкам, так как многие колышки действительно затерялись или оказались в других местах. Когда же земля высохла совершенно, то о. Серафим приказал обрыть ее канавкою в три аршина глубины и вынимаемую землю бросать вовнутрь обители, чтобы образовался вал также в три аршина. Для укрепления вала он велел на нем насадить крыжовник. «Когда так сделаете, – говорил батюшка, – никто через эту канавку не перескочит.»

           «Самое это место, где    теперь  канавка, – рассказывала     старица Анна  Алексеевна, одна из первых сестер обители, — ровное и хорошее было место, и на нем-то и приказывал батюшка вырыть канавку, дабы незабвенна была во веки веков для всех тропа, коею прошла Матерь Божия Царица Небесная, в удел Свой взяв Дивеево! Слушать-то сестры все это слушали, да все и откладывали исполнить приказание батюшкино и не зарывали канавку. Раз одна из нас, чередная, по имени Мария, ночью, убираясь, вышла зачем-то из келлии и видит, батюшка Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канавку. В испуге, а вместе и радости, не помня себя, вбегает она в келлию и всем нам это сказывает. Все мы, кто в чем только был, в неописанной радости бросились на то место и, увидав батюшку, прямо упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли его, лишь лопата и мотыжка лежит перед нами на вскопанной земле. С аршин была уже она на том самом месте вырыта; по этому-то самому и называется это началом канавки, так сам батюшка, видя нерадение и небрежение наше к исполнению заповеди его, начал и закопал ее. Тут уже все приложили старание, и, так как очень торопил этим делом батюшка, то даже и лютой зимой, рубя землю топорами, всю своими руками, как приказывал он, выкопали сестры эту святую, заповеданную нам канавку; и лишь только окончили, скончался тут же и родимый наш батюшка, точно будто только и ждал он этого.»

             «Тут стопочки Царицы Небесной прошли! Стопочки Царицы Небесной, матушка!» — передавала слова преподобного монахиня Капитолина. — Так, бывало, и задрожит весь, как это говорит-то. «Она, Матерь-то Божия, все это место обошла, матушка! Вы и землю-то когда роете, не кидайте так и никому не давайте, а к себе же в обитель, в канавку-то и складывайте! И скажу тебе, матушка, кто канавку с молитвой пройдет, да полтораста Богородиц прочтет, тому всё тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»

           «Когда век-то кончится, — говорил преподобный одной из дивеевских сестер, — станет антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит! А к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до неба, ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет!»

           «Эту канавку, — говорил он, — Сама Царица Небесная Своим пояском измерила».

            Мы пошли на канавку с молодым современным странником Андреем (ездит по всем святым местам от Риги до Владивостока).

           – Вот здесь целуют собор, — показала нам одна раба Божия на алтарный выступ неосвященного собора, — и идут дальше, углубленно в себя, как можно медленнее, и читают «Богородицу».

            – Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших… — читаем мы про себя и медленно идем по тропе, по которой прошла Сама Пречистая… Впереди и сзади нас идут другие богомольцы, прикладываясь, припадая лбом к деревьям, посаженным вдоль канавки.

           Проходим мимо широкой лиственницы с очень душистой смолой. Ее посадили монахини в честь рождения в 1904 году цесаревича Алексия…

   

           О приезде Царя с Семьей за год до этого и о встречах их с блаженной Прасковьей Ивановной монахиня Серафима (Булгакова) вспоминала:

           «В то время в Царской Семье было уже четыре дочери, но мальчика-наследника не было. Ехали к Преподобному молиться о даровании наследника. Прасковья Ивановна имела обычай все показывать на куклах, и тут она заранее приготовила куклу — мальчика, настелила ему мягко и высоко платками и уложила: «Тише, тише, он спит…» Повела им показывать: «Это ваш». Великие князья в восторге подняли блаженную на руки и начали качать, а она только смеялась.

           От Прасковьи Ивановны поехали к Елене Ивановне Мотовиловой. Государю было известно, что она хранила переданное ей Н.А.Мотовиловым письмо, написанное преп. Серафимом и адресованное Государю Императору Николаю II. Это письмо преп. Серафим написал, запечатал мягким хлебом, передал Николаю Александровичу Мотовилову со словами:

           – Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеево приедет вся царская Фамилия, и Царь придет к ней. Пусть она ему передаст.

            Мне рассказывала Наталья Леонидовна Чичагова (дочь Владыки), что когда Государь принял письмо, то с благоговением положил его в грудной карман, сказав, что будет читать письмо после…

           Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, он горько заплакал. Придворные утешали его, говоря, что хотя Батюшка Серафим и святой, но может ошибаться, но Государь плакал безутешно. Содержание письма осталось никому не известно.

            В тот же день, 20 июля, к вечеру все уехали из Дивеева. После этого со всеми серьезными вопросами Государь обращался к Прасковье Ивановне, посылая к ней Великих князей. Евдокия Ивановна говорила, что не успевал один уехать, другой приезжал. После смерти келейницы Прасковьи Ивановны матушки Серафимы спрашивали все через Евдокию Ивановну. Она передавала, что Прасковья Ивановна сказала:

            – Государь, сойди с престола сам!

            Блаженная умерла в августе 1915 года. Перед смертью она все клала земные поклоны перед портретом Государя. Когда она уже была не в силах, то ее опускали и поднимали келейницы.

           –  Что ты, Мамашенька, так на Государя-то молишься?

           –  Глупые, он выше всех царей будет…

            Незадолго до своей смерти Прасковья Ивановна сняла портрет Государя и поцеловала в ножки со словами:

           –  Миленький уже при конце.»

            В беседе с чудесно исцеленным им Н.А.Мотовиловым преподобный Серафим говорил:

           «Мне, Ваше Боголюбие, убогому Серафиму, от Господа Бога положено жить гораздо более ста лет. Но так как к тому времени архиереи русские так онечестивятся, что нечестием своим превзойдут архиереев греческих во времена Феодосия Юнейшего, так что даже и важнейшему догмату Христовой Веры — Воскресению Христову и всеобщему Воскресению — веровать не будут, то посему Господу Богу угодно до времени меня, убогого Серафима, от сея привременныя жизни взять и затем, во утверждение догмата Воскресения, воскресить меня, и воскрешение мое будет, яко воскрешение седми отроков в пещере Охлонской во времена Феодосия Юнейшего».

 «Жизнь души – соединение ее с Богом, как жизнь тела – соединение его с душою, – писал святитель Григорий Палама. – Душа, разлучившись с Богом преступлением заповеди, умерла; но послушанием заповеди опять соединяется с Богом и оживотворяется этим соединением… Как душевной смерти, то есть преступлению и греху, в свое время последовала телесная смерть – соединение тела с землею и обращение его в прах,   а за телесною смертию последовало помещение отверженной души во ад, так и за воскресением души, состоящем в возвращении души к Богу, посредством послушания Божественным заповедям, в свое время должно совершиться воскресение тела соединением его с душою, а за этим воскресением должно последовать нетление и во веки пребывание с Богом достойных этого пребывания, соделавшихся из плотских духовными, способных, подобно Ангелам Божиим, жительствовать на небе. И мы восхищени будем на облацех в сретение Господне на воздусе, и тако всегда с Господем будем (1 Сол. 4, 17)».

Семь спящих отроков скрывались в пещере во время гонений на христиан. Император-гонитель велел закрыть большим камнем вход в эту пещеру. Через сто восемьдесят лет, когда гонения прекратились, но распространилась ересь, отрицающая всеобщее Воскресение, пещера случайно была открыта и святые исповедники воскресли, словно пробудились от долгого сна, что явилось образом будущего воскресения всех людей из мертвых.

           «Открыв мне, — пишет Мотовилов, — сию великую страшную тайну, великий Старец поведал мне, что по воскресении своем он из Сарова перейдет в Дивеево и там откроет проповедь всемiрного покаяния. На проповедь же ту, паче же на чудо воскресения соберется народу великое множество со всех концов земли; Дивеев станет Лаврой, Вертьяново — городом, а Арзамас — губернией. И проповедуя в Дивееве покаяние, Батюшка Серафим откроет в нем четверо мощей и, по открытии их, сам между ними ляжет. И тогда вскоре настанет и конец всему.»

            В Приложении к «Великой Дивеевской тайне» Мотовиловым в 1867 году было записано:

           «Будет время, когда все словеса предречений Господних, сказанные Великому Старцу Серафиму о судьбах Четвертого жребия во вселенной Божией Матери, вполне сбудутся. Ибо по обетованию Господню, воскреснет на некоторое время и восстанет из гроба Великий Старец Серафим и пешком перейдет из Саровской пустыни в село Дивеево — и при сонме Высочайшей фамилии, Великокняжеской, Царской, Императорской, и русских, и иностранных безчисленного множества людей, уверив всех воскресением своим в непреложности и всех людей в конце веков всеобщего Воскресения, понеже, наконец, там вечным опять до времени сном смерти почиет, и тогда-то, после сего вторичного Батюшки Отца Серафима Успения, село Дивеево, соделавшись Домом всемирным, просветится паче всех, не только русских, но и всех градов на свете — ибо свет веры Христовой через это воскресение из мертвых Великого Старца Серафима утвердится вселенной всей. Тогда с какой жадностью все обратятся ко всем источникам православным для узнания о начале и ходе сего дива истории и сего 4-го жребия вселенского Божией Матери, нового света Афонской женской Дивеевской Горы, сего места спасения всего мiра во времена антихриста.»

           После дивеевских торжеств иеромонах Кирилл сказал:

          – Я считаю, что событие, совершившееся здесь только что, — последнее, которое, если будем достойны этого, если сможем его правильно воспринять, сможет воскресить, возродить Россию. Если же не приложим своих усилий со своей стороны в борьбе с грехом, с беззакониями, с неверием, то тогда это событие величайшее, которое есть, может, последняя милость Божия к нам, оно…

            Но — да не будет этого «если»!

            Нам ли не трудиться — при той великой помощи, которая нам подается?

            Мы много говорили о потерях, которые понесли от безбожия, красиво называемого иностранным словом «атеизм», так же, как бунт приоделся и назвался «революцией», грабеж – «эскпроприацией», блуд – «сексом», чадоубийство – «абортом», — и вроде бы суть уже не та, иностранное словцо лишает явление его духовной оценки (вот почему нам так важно хранить чистоту русского языка: это значит хранить и свою духовную и национальную свободу). Но теперь всё повернулось и мы видим, как много мы имеем!

Нет, у нас есть не только немощи да нехватки, у нас есть величайшие сокровища, которых нет ни в одном другом краю, ни с чем не сравнимые, духовные сокровища. У нас есть Святое Православие, есть заступничество Божией Матери, у нас есть Дивеево — Ее Четвертый Удел! У нас есть преподобный Серафим, есть святость наших великих подвижников, их безценный духовный опыт, наследниками и последователями которого мы призваны быть. Они тоже жили в болезнях да скорбях — а зато душа их просветилась светом невечерним!

            В любых обстоятельствах, какими бы они ни были трудными, можно прибегать к молитве с уверенностью, что придет помощь. Лишь бы молитва была с верой, с надеждой, со смирением («Да будет воля Твоя»).

           – Когда меня не станет, — говорил батюшка Серафим дивеевским сестрам, — ходите, матушки, ко мне на гробик. Ходите, как вам время есть. И чем чаще, тем лучше. Всё, что ни есть у вас на душе, всё, о чем ни поскорбите, что ни случилось бы с вами со всеми, приходите ко мне на гробик. Да припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым со мной говорите. И всегда для вас жив буду.

           – Нет нам дороги унывать, — говорил преподобный, — потому что Христос всё победил. Адама воскресил, Еву свободил, смерть умертвил.

           Преподобный Серафим предсказывал, что мощи его откроются в Сарове, а затем невидимо перейдут в Дивеев, и тогда будет такая радость, что среди лета запоют Пасху!

            И запели.

            Помните, весной прошлого года были разговоры об особом, редком сочетании Пасхи и Благовещения Пресвятой Богородицы в 1991 году — Кириопасхе, Господственной Пасхе, как ее называют? Ходили слухи о том, что нельзя красить яйца и куличи святить, что Кириопасха — это грозное предзнаменование. В разъяснении на этот счет, которое висело в Свято-Даниловом монастыре, говорилось, что в истории нашей страны Кириопасха не была связана ни с какими особенными событиями, кроме Куликовской битвы…

 Уезжая из Дивеева с ощущением великих духовных событий, происходящих в нашей стране, мы еще не знали, конечно, что всего через несколько дней мы увидим в ней важнейшие общественные события.

Вскоре после Дивеевских торжеств, 16 августа, Святейший Патриарх Алексий II освятил древнейший Софийский собор в Новгороде и колокол (причем, во время освящения престола над куполами появилась — в безоблачный сухой день — радуга). Затем он с архиереями, духовенством, мирянами совершил крестный ход к памятнику 1000-летия России, где был отслужен молебен. И сразу после этого Патриарх спешит в Москву — освящать Донской монастырь, где 18 августа состоялась первая за много лет служба в Большом соборе в честь Донской иконы Божией Матери. Икона эта принесла победу русским воинам на Куликовом поле в день Рождества Пресвятой Богородицы — победу, которая ознаменовала начало освобождения нашего народа от политической и духовной неволи.

           «В день битвы, — говорится в описании Донской иконы, — среди русских войск находилась икона Божией Матери, которая после победы была передана донскими казаками великому князю Димитрию  «в дар и помощь против врагов». Икону, укрепленную на древке как хоругвь, носили среди воинов для ободрения и помощи против врагов. Перед ней ночью молились великий князь и воины…

            Божия Матерь на иконе изображена с Богомладенцем Христом на руках, нежно обнимающим Ее. Этот образ, известный в древнерусском искусстве под названием Умиление (в Византийской иконографии он назывался Елеуса, то есть Милостивая), есть воплощение любви. Именно лик Елеуса из всех икон Божией Матери, пришедших из Византии, оказался наиболее близок национальному характеру и особенностям душевного склада русских людей, что отразилось во всеобщем почитании первой на Руси иконы Елеуса, названной впоследствии Владимирской. Русский перевод слова Елеуса — Умиление — еще точнее отражал духовное содержание образа. Оно говорит о высочайшей радости Богообщения, об «умиленном» состоянии самого молящегося пред иконой. На Руси образ Умиление занимает первое место после икон Спасителя…»

            После победы икона, осенявшая воинство на поле Куликовом, была названа Донской и стала почитаться защитницей Руси и покровительницей русских воинов.  Великий князь Димитрий Иоаннович, тоже названный после победы Донским, был причислен у нас к лику святых в год Тысячелетия Крещения Руси.

            Донской монастырь был основан на месте, где стоял походный храм с Донской иконой Богородицы в 1591 году, когда к Москве подступили татары и, после короткого боя, устрашенные невидимой силой, отступили.

           И еще на раз, по молитвам русских людей пред Донской иконой, Божия Матерь даровала нам Свое заступление и избавление от бед.

            И вот теперь, 18 августа 1991 года, в Большом соборе Донского монастыря вновь зазвучал тропарь Донской иконе (глас 4):

           Заступнице верных Преблагая и Скорая, Пречистая Богородице Дево! Молим Тя пред святым и чудотворным образом Твоим, да якоже древле от него заступление Твое граду Москве даровала еси, тако и ныне нас от всяких бед и напастей милостивно избави и спаси души наша, яко Милосердая.

          День Пасхи Христовой в 1991 году совпал и с Благовещением Пресвятой Богородицы, и с днем памяти святителя Тихона, Патриарха Московского и всея России (+1925), святые мощи которого покоятся в Донском монастыре, где святитель волею и неволею провел последние годы своего высочайшего служения, отстоял духовную свободу русского народа, сохранил главное, на чем она основывается,  как и национальная его свобода — Святую Православную Церковь. Ныне святитель Тихон, причисленный у нас в 1989 году к лику святых, — молитвенник за Церковь и страну об избавлении нас от неверия и ересей, от междоусобной брани.

            Промыслом Божиим на этой службе, как и на следующий день, в праздник Преображения Господня, в Успенском соборе Кремля с нами молились наши земляки, приехавшие из-за рубежа на Конгресс соотечественников.

            Как это и бывает, потом, после событий, перед лицом которых встала наша страна 19 августа 1991 года, стало ясно, сколь жизненно важно для России, для ее судьбы было все, что происходило в ее духовной жизни во все предшествовавшие дни, все это время.

            Стало видно, что каждая молитва у святых мощей преподобного Серафима, каждое благоговейное прикосновение устами к его раке, каждое паломничество в Четвертый Удел Божией Матери, каждый земной поклон перед святыми мощами святителя Иоасафа Белгородского, которые стояли  в эти дни в Патриаршем соборе, каждый открытый монастырь и храм, каждое крещение и венчание, каждый родившийся младенец, каждая крупица добра, каждая свечечка, каждая покаянная слеза, каждая теплая молитва, — все это было безконечно важно для наших судеб, для судьбы России, именно это ее и решало, из этого она и составляется. Так собиралось то, что помогло спасти потом наш народ от тех жертв, которые, надо думать, были уготованы ему в эти взрывоопасные дни. Какова бы ни была подоплека тех событий, какие бы цели ни ставили перед собой их организаторы и участники, ясно одно: темная сила хотела видеть как можно более трагическое противостояние в стране. Но Господь, предстательством Царицы Небесной и всех святых, даровал нам эту милость, это чудо — избавление от кровопролития, да еще исчезновение из государственной жизни, самыми непредставимыми для нас путями, коммунистической партии, безбожные взгляды которой еще совсем недавно были для всех обязательными. Оглянемся назад: ни слова православного в обществе, имя Божие в печати — только с маленькой буквы, люди боялись креститься и крестить детей: сообщат на работу, — боялись надевать детям крестики в детских садах, школах, там их срывали. В школе у дочери, когда детей спросили: «Какое большое событие было 22 апреля?» и один мальчик ответил: «Пасха», — был переполох, срочно собрали безбожную лекцию для всех младших классов в актовом зале. Это было совсем недавно. Но как быстро мы забываем, что даровал нам Господь — вроде так и должно быть. Да, но за нынешним духовным просветлением — подвиг тысяч святых новомучеников, избиенных от безбожников в этом веке, непрерывно молящихся о прощении нас, недостойных.

            Вот и теперь, на расстоянии, кажется, что ничего такого особенного в те августовские дни недолгой и странной власти ГКЧП («Государственного комитета по чрезвычайному положению») и не могло быть. Но тогда было другое ощущение. Невидимая борьба шла в те дни великая…

            На улицы и площади Москвы была выведена мощнейшая бронетанковая армада. Говорят, и палка раз в год стреляет, а уж тут…

            В нашем храме Покрова Божией Матери, где мне довелось быть накануне вечером в алтаре, у меня впервые было совершенно особое чувство: что слова ектеньи из этого маленького алтаря уходят далеко за его стены, что мы действительно просим сейчас за всю Богохранимую страну нашу, за всю во Христе братию нашу, просим о мире всего мiра, что здесь, сейчас делается важнейшее дело. И как-то особенно веско звучали дополнительные прошения ектеньи, введенные недавно — об избавлении от распрей и нестроений в Отечестве нашем.

            Вечером 19-го августа, когда уже стало известно, сколь важны эти часы в судьбе Родины, я ехал на трамвае из Елоховского собора и, когда он спускался к Самотёчному бульвару, увидел: над пентаграммой Театра Советской Армии — багрово-кровавый закат во все небо…

            Но Россия помолилась.

Ни одно слово, тем более сказанное в храме Божием, соборно, с верой и любовью, не остается просто словом — все они, разумеется, слышны Богом, все они таинственно изменяют мiр — сразу или постепенно.

            Нам это трудно понять. Мы, люди, привыкли слышать слова — и пропускать их мимо ушей. Слышать просьбу — и не исполнять. Мы, увы, способны не ценить чью-то любовь к нам (прежде всего, любовь родителей), отвечать на добро — равнодушием, а то и злом. Мы можем не верить словам, поскольку нам неведома душа говорящего.

            У Бога этого нет. Он всё слышит. Ему всё ведомо. И Он не может не ответить на всякое чистое слово, на любовь — потому что Он Сам есть любовь, совершенная и истинная. Он Сам сказал об этом: Бог не имать ли сотворити отмщение избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, и долготерпя о них? Глаголю вам, яко сотворит отмщение их вскоре. Обаче Сын Человеческий пришед, убо обрящет ли си веру на земли? (Лк. 18, 7-8).

Мы не знаем, от каких именно бед избавили нас в те августовские дни Господь и Матерь Божия. Но мы знаем, что Россия молилась в те дни.

Помнится, как в московский храм Иоанна Предтечи в Кудрине зашла женщина, подошла к свечному ящику, сказала, что она даже не крещеная, но просила помолиться. За страну.

— Да, мы старались все эти дни… — был ей тихий ответ.

И Православная Россия постилась. Это были дни поста, посвященного Успению Божией Матери, по строгости равного Великому посту, предваряющему Пасху.

            20 августа в Троице-Сергиевой Лавре, в которой о возможности особых событий тем летом можно было услышать еще весной, в келье старца иеромонаха Филадельфа (в схиме — Моисея) был такой разговор.

            — Всё решает армия, — сказал его посетитель, человек с хорошим военным опытом.

           — Всё решает Пречистая! — возразил иеромонах.

            За год до этого в Спасо-Преображенской пустыни под Ригой начала мироточить Толгская икона Божией Матери. Уже тогда Царица Небесная предупреждала нас о том, что через год, накануне дня явления этой Ее иконы, в стране нашей будет опасность кровопролития — и призывала к сугубой молитве. И, конечно, каждый верующий человек, видя это предзнаменование, особенно горячо молился перед мироточащим образом — ведь Сама Всепречистая Дева говорит с нами!

            Благочинной этой пустыни была тогда монахиня Сергия, будущая игумения Серафимо-Дивеевской обители.

            Вечером 20 августа в Толгском монастыре — одном из святых мест России — началось праздничное всенощное бдение в честь Толгской иконы Божией Матери.

            Здесь, в девяти верстах от Ярославля, в эту же ночь 1314 года, в дремучем лесу святитель Ростовский Трифон в огненном столпе, в пяти локтях вышины видел образ Богоматери с Предвечным Младенцем на руках. А утром на месте чудного видения нашли икону явленной Богоматери. И повелел святитель Трифон быть у впадения Толги в Волгу иноческой обители. Здесь царь Иван Грозный, после молебна пред чудотворной иконой, получил исцеление от болезни ног, на его пожертвования был возведен главный собор монастыря — Введенский. В смутные времена враг разорил монастырь, его монахи и послушники приняли мученический венец. В 1913 году здесь побывал Государь Николай II, которого принимал тогдашний ярославский архиепископ, впоследствии Патриарх Московский и всея России Тихон.

            И вот теперь, в наше смутное время, в ночь явления Толгской иконы Божией Матери, когда в монастыре, как и по всей России и за ее пределами, шли усиленные молитвы, беда снова отступила от нашей земли.

            21-го утром я был в Николо-Хамовническом храме в Москве. Храме, где особо почитается находящаяся здесь чудотворная икона Божией Матери «Споручница грешных». Посреди церкви на аналое лежала Толгская икона Всепречистой Девы…

Во время Литургии храм вдруг сотряс страшный грохот. Казалось, он сильнее его стен. Стало ясно, что мимо по проспекту идут танки. Но куда?

Когда мы вышли на улицу, оказалось, что они покидали Москву.

Да дня лил дождь – а тут сразу засияло солнце.

Помню, как были мы в Толгском монастыре два года назад, приехали тогда на двух больших автобусах. Молодые мужчины, оставив семьи и городские утехи, в пятницу вечером сели в Москве в автобусы и отправились в монастырь, куда приехали среди ночи, спали на полу, а утром принялись за дело. Их принимали, как родных, хорошо уже здесь знакомых. Монастырь епархиальный, бедный, монастырь женский, а тут — сильные мужские руки, и сварщики есть, и экскаваторщик, и плотники… Поднимали керамзит на чердак двухэтажного корпуса для утепления келий. Перетаскали, как говорилось, тридцать тонн. Во время служб заходили в храм. И уехали. Вот и всё. Но одному Богу известно, одна Матерь Божия знает, из каких ниточек, чьими руками ткется рассвет над нашей многострадальной и такой счастливой Родиной…

            Много мрачных прогнозов сегодня на будущее: о голодном, холодном времени, о братоубийственной войне, уже есть сообщения о холере…

Но и тут, как и во всем, все возможно верующему. И не от таких бед спасала нас молитва: и от войн, и от землетрясений, и от болезней.

«Батюшка Серафим говорил, что в обители никогда не будет холеры, что со временем и оправдалось, потому что, когда была эта эпидемия повсеместно в окружности, даже в д. Вертьянове и селе Дивееве, в монастыре ее не было, так что даже кто из мiрских заболевал и приносили в обитель, тот выздоравливал и выхаживался, а кто из обители без благословения выходил в мiр, даже и сестры, напротив, заболевали и умирали… — читаем в «Летописи…» — По случаю этой смертоносной язвы многие обращались к о. Серафиму с письмами, иные лично приезжали просить его молитв и наставления, как предостеречь себя от опасности. Старец давал следующее наставление:

           «Призовем имя Господа — и спасемся. Когда у нас имя Божие будет на устах — мы спасены. Открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит, помилует тя и изведет яко свет правду твою, и судьбу твою яко полудне (Пс. 36, 5-6), только повинись Господу и умоляй Его». К продолжению сего пути он советовал держать то молитвенное правило, которое еще прежде составил для простолюдинов и людей, часто не имеющих достаточного досуга для молитвы. «Кто будет продолжать так, — говорил он, — тот не лишится милости Божией. Молитва — путь ко Господу. Благоговейно причащающийся Святых Тайн, и не однажды в год, будет спасен, благополучен и на самой земле долговечен. Помните слова апостольские: Всегда радуйтеся. Непрестанно молитеся. О всем благодарите (1 Сол. 5, 16-18). При таком блаженном и мирном состоянии души верую, что по великой благости Божией ознаменуется благодать и на роде причащающегося. Пред Господом один творящий волю Его — паче тьмы беззаконных».

            Некоторые призывают нас во всем следовать Западу.

            Но ведь они-то сами, родившиеся здесь и всю жизнь прожившие, говорящие на здешнем, русском языке, так и не смогли воспринять дух русского народа, его обычаи, его веру, его мiроощущениех. А как же мы переймем образ жизни Запада, где большинство из нас и не бывало-то ни разу?

            Да, конечно, мы обладаем способностью чутко улавливать особенности других народов, жить с ними в едином государстве, которого не знала мiровая история. Но ведь эта особенность, как писали хорошо знавшие Запад Гоголь и Достоевский, есть наша, национальная, русская черта, связанная с усвоенным нашими поколениями христианским, православным смирением, которое лишь бездуховное, гордое зрение может принимать за рабство — смирение есть высшая свобода, Крест.

            Вера! Вера нам нужна, как воздух. Главный дефицит нашего времени.

            Потому  Господь и посылает  нам все  прочие дефициты — как еще нас встряхнуть, если мы духовных нехваток не ощущаем так, как материальные? Как еще дать нам понять, что что-то не так в нашей жизни – не в экономике, но в основе ее, то есть в нашем отношении к Богу, к делу спасения души?

            Сегодня можно услышать: куда же заводить детей, при таком положении — чем их кормить?

            Неужели Господь, Который дарует великое чудо: ЧЕЛОВЕКА, не даст, чем его накормить и во что одеть?

            Может, логика тут обратная? Нам потому и нечего есть, что мы ежедневно убиваем тысячи наших детей, которые могли бы наследовать жизнь вечную.

            Пока не будем соблюдать постных дней, нам не будет хватать еды.

            Пока не будем прежде всего думать о небесном, у нас не будет и земного.

Так учит непреложное слово святого Евангелия.

           «Одно внешнее улучшение материальных условий жизни без предварительного нравственного улучшения самих людей, — писал протоиерей Борис Молчанов в книге «Антихрист» (Джорданвиль, 1970 г.), — явилось бы полным торжеством зла, так как такое сытое благополучие закрепило бы безнадежное плотское состояние его участников, парализуя всякую возможность нравственного исправления и духовного совершенствования. Поэтому Христос и отвечал сатане: Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе исходящем изоуст Божиих (Мф. 4, 4). В этом ответе Господа не игнорируются телесные нужды людей, но ставятся на второе место после духовных потребностей…

            Когда же для человека станет единственною ценностью только материальное благо, то он непременно станет полным рабом того, кто будет давать ему это благо.»

            Только молитва может истинно соединить народ, укрепить его силу. Умирить нашу жизнь. Избавить от грядущего поклонения антихристу — от самого страшного, что может с нами произойти, страшнее голода и мора.

            Может, наши земные трудности — это особая милость Божия и Царицы Небесной к нам? Чтобы мы проснулись от сна духовного, чтобы мы запасали духовную силу, пока есть такая возможность.

            «Нужно бороться с надвигающимся царством тьмы теперь, когда возможность борьбы еще не отнята от нас, — писал там же протоиерей Борис Молчанов. — Всякое же уклонение от борьбы теперь, всякий хотя бы самый незначительный компромисс со злом во имя сосуществования с ним, допущенный сегодня, только еще более увеличит трудность борьбы с ним завтра. Подобает делати дела,.. дондеже день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати (Ин. 9, 4).»

            Мы можем услышать сегодня: почему наша страна такая несчастная? Почему ей уготован такой путь? Что мы, хуже других?

            Этот вопрос лишен всякого трагизма для христианина. Ибо сказано Спасителем: Будут последнии перви, и первии последни (Мф.20, 16), неудобь  богатый внидет  в Царствие Небесное (Мф.19, 23), — едва ли не в каждой главе Евангелия дается ответ на этот вопрос.

            Но и в Послании к римлянам святого апостола Павла есть слова, которые, может быть, тоже являются ключом к некоторой разгадке неисповедимого, разумеется, и непостижимого до конца Промысла Божия над Россией.

            Там, в 9-11 главах, речь идет о судьбе другого Богом избранного народа, и тоже до времени (как там сказано) отпавшего от Бога — израильского. Православный народ называют, как известно, Новым Израилем.

            Апостол Павел говорит римлянам:

            Как и вы некогда были непослушны Богу, а  ныне помилованы, по непослушанию их, так и они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки. Аминь. (Рим. 11, 30-36).

            Не в том ли один из глубинных смыслов и нашего падения в ХХ-м веке?

            Уж если русский народ, хранитель православной веры на земле, в котором были явлены великие дарования духовные, чью страну Сама Матерь Божия избрала Своим Домом, где было явлено больше всего Ее чудотворных икон, — если даже такой народ в большой части своей отпал от истинной веры, то как же тогда осудить за это отпадение весь мiр?

            А если помиловать весь мiр, то как тогда не простить и русский народ, который попущением Божиим на время отпал от веры, но страданиями которого могут быть прощены и другие народы?

            Но для этого народу нашему нужно покаяние в грехе богоотступничества. Тогда будет явлена великая милость Божия и ему, и всему мiру. Таков главный смысл православных пророчеств о сути нашего времени.

            Для этого — для того, чтобы укрепить нашу веру, чтобы проповедовать нам и принять наше покаяние, — и пришел к нам духовник земли русской преподобный Серафим Саровский.

            Покайтеся, ибо приблизилось Царство Небесное! — этими словами началась новая эра, эра Христова на земле.

            Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!

1991 г.

 

---