Тридцать семь лет служит протоиерей Валериан Кречетов, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы села Акулова близ подмосковного Одинцова (платформа Отрадное). В 2007 году храму этому, который никогда не закрывался, исполнится 200 лет, а Батюшке — 70.
Тридцать семь лет священства. Что это значит? Как это измерить?..
А как измерить одну горячую молитву священника за пропавшего без вести ребенка — который потом вдруг возвращается к уставшим от горя родителям?
Как измерить одну вынутую из просфоры частицу за едва дышащего в реанимации отравившегося солдата — частицу, которая будет потом, в конце Литургии, омыта Кровью Спасителя нашего со словами священнической молитвы: Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею честною?
Как измерить одну совершённую священником Божественную литургию, всё ее благодатное воздействие на души людей, на их мысли и чувства, если, как сказано святыми отцами, одна Божественная литургия освящает город?
А если не одна, если тридцать семь лет постоянного служения?
Как измерить то, что было сделано словом — а отец Валериан уже тридцать семь лет, постоянно, на каждой Литургии после евангельского чтения выходит на амвон и проповедует? Иногда он говорит даже две проповеди в день — еще и на исповеди. Его проповеди — о главном: о том, как не только слышать слово Божие, но и жить по нему — исполняя то, о чем нам напоминает Матерь Божия на каждом Своем празднике: Блаж’ени слышащии слово Божие и хран’яще е (Лк. XI, 28). Жить постоянно, в большом и малом, даже чувствуя по-евангельски — перестраивая душу свою на евангельский строй, как не устает повторять отец Валериан слова своего духовного отца, без году тридцать лет бывшего до него настоятелем Покровского храма, протоиерея Сергия Орлова, в монашестве — иеромонаха Серафима, покоящегося здесь же за алтарем, рядом с епископом Стефаном (Никитиным), духовным чадом которого также был отец Валериан, c гробом которого он и приехал в первый раз в этот храм сорок два года назад, и вот уже больше трети века здесь настоятельствует. Батюшкины проповеди постоянно записываются на диктофоны и слушаются затем в Москве и Оптиной пустыни, на Афоне и в Америке… Слово его много раз слышали студенты семинарий, военных академий, Суриковского художественного института, солдаты на присяге, участники Рождественских чтений, радио- и телезрители, учителя, родители, даже депутаты Греческого парламента.
Как измерить то, что было сделано интонацией голоса, теплым взглядом, терпеливым молчанием?
Вот Батюшка совершает каждение, из южной пристройки храма его еще не видно, но на лица молящихся словно лег солнечный свет: точно можно сказать, что Батюшка вышел из алтаря.
Как измерить, сколько людей, простояв несколько часов на исповеди, уходило из храма с новой силой жить, с простотой в сердце, с ясностью, с миром в душе — не уходило, а улетало, как птичка на крыльях?
Как измерить радость супругов — после того, как Батюшка причастил в реанимации после операции трепанации черепа жену, сказал в утешение ее мужу:
— Вы не венчаны? Вам нужно венчаться… — почему-то забыв, что только что дежурный врач говорил: «Ей остается несколько часов жизни».
И вот он их, действительно, венчал!
Как измерить рождение на свет одного ребенка — после того, как Батюшка своим всегда осторожным и точным словом отговорил смятенную мать сделать аборт — и вот он уже крестит ее чадо, а там, глядишь, и венчать будет. (Батюшка не раз уже, обвенчав, покрестив, потом венчал и повзрослевших детей).
А если духовное рождение?
Ехал человек скрепя сердце из Москвы в Отрадное, мама (Царство ей Небесное!) уговорила — «Ладно, мол, отвяжутся, наконец». Батюшка Валериан крестил. Потом, через четыре года, венчал. Потом, еще через десять лет, благословил на священство.
Человек мертв бе, и оживе (Лк. XV, 32).
Таинственно, непостижимо служение священника, как таинственно и непостижимо Само Божество, силою Которого это служение совершается.
Господь щедро одарил Батюшку множеством талантов. Талант простоты и мудрости. Талант поистине материнского терпения. Талант духовника (он — старший духовник Московской епархии, исповедует священников, ставленников, готовящихся принять духовный сан). И самый драгоценный талант, какой только Господь может дать — талант любви.
Но сколько чисто человеческих сил прикладывает сам пастырь, чтобы в его человеческой немощи совершалась сила Божия?
Однажды Батюшка, поговорив с одним из многих людей, приходящих к нему за советом и утешением, вошел в алтарь с глубоким вздохом: новая человеческая скорбь открылась ему.
— Ты еще не знаешь… Ты узнаешь… — сказал он, имея в виду, какое море человеческих скорбей открывается священнику.
Как-то Батюшка говорил на проповеди, что священство есть добровольное мученичество, ибо священник принимает в свое сердце человеческие скорби, сострадает им.
Батюшка не может не принять горе человека близко к сердцу, у него нет такой способности — не сочувствовать, не помогать.
Но все эти скорби никогда не могут затуманить его детскую радость от мiра, где в поле каждая былинка славит Творца.
Однажды Батюшка приехал к нашей тяжело больной родственнице причастить ее. Она не ходила в церковь, увлекалась симфонической музыкой, оперой. Батюшка за столом, после угощения винегретом (без растительного масла — шел Великий пост) спел для нее «Благословляю вас, леса…»
Она была в восторге.
— Вы не жалеете, что не стали петь в Большом театре? — спросила она.
— Нет! — с совершенной легкостью ответил Батюшка.
Он сделал ей подарок — последний, может быть, день радости в ее угасающей жизни.
Как сказать о том, что сделал Батюшка для всех его духовных чад и прихожан, взрослых и детей, гражданских и военных, священников и мiрян?..
А с другой стороны, о Батюшке говорить легко.
Батюшке не нужно ничего, кроме одного — чтобы мы спаслись.
Чтобы обрели вечную радость с Богом, вошли в ту дверь, которая открыта для каждого из нас Господом нашим Иисусом Христом.
Ради этого он живет, ради этого он говорит — на ухо кающемуся человеку на исповеди и громко на плацу воинской части. Ради этого он приводит на память любимые стихи, ради этого он смеется, ради этого он молчит, терпеливо ожидая, как садовник, когда же мы наконец вырастем, окрепнем, начнем сами плодоносить…
Это великое желание рождает великое терпение — только бы принести человеку духовную пользу, поддержать его на пути ко спасению.
Это желание есть любовь.
Батюшка лечит души людей своим теплом, своей простотой — чистым и ясным восприятием бытия, в котором без Бога нет просто ничего.
Он — Батюшка до мозга костей. В нем нет ничего несвященнического, отдельного от его сана, от его служения. Служить и жить — это для него одно и то же.
В Отрадном служило немало священников. Но если говорят просто: «Батюшка», — то ясно, что имеют в виду отца Валериана.
Он родился «в том самом», как он как-то сказал, 1937 году — в разгар гонений на Церковь, когда расстреливали архиереев, священников, разрушали храмы. Цель была — уничтожение Церкви, веры, уничтожение вековой русской православной традиции, души народа. Ныне для нас важнее всего — ее восстановление. И Батюшка — эта живая связь.
Его советы очень надежны, потому что он опирается на сохраненное, прошедшее все испытания и бури святое Православие. Он верен всему, что получил от своих наставников, от своего родного отца, протоиерея Михаила, который — Батюшка часто вспоминает об этом — перед смертью повторял, как главный итог своей жизни (в ней была и неволя во время гонений):
— Веру, веру нужно укреплять!
И Батюшка любит слова, которые слышал от отца: «Христианство — это жизнь! Это не философия».
Батюшка старается передать нам, подарить то важнейшее, чего не передашь только словами, чего не прочитаешь нигде, что передается сердцем, жизнью — сердечность нашей православной веры.
«Настают времена, когда только любовь спасет нас, — повторяет Батюшка Валериан слова афонского подвижника нашего времени. — Учитесь растить в себе любовь. Только она — жизнь. Всё остальное — грех хуже смерти. Мы пропадем без любви, пропадем».
Любовь и смирение. Вот что больше всего живет в его словах, чему он больше всего хочет нас научить.
Батюшка так хочет, чтобы мы любили друг друга (а мы и правда чувствуем эту родственность через Батюшку). Чтобы мы как можно больше были достойны того, что получили. Того, к чему призваны. И это его желание, кажется, дает больше всего сил, и больше всего хочется его не огорчить, не оставить втуне его труды и надежды, его боль за нас, которой он, конечно, никогда не показывает…
Низкий поклон Вам, дорогой Батюшка, за эту боль, за каждую молитву, за все проповеди-советы, дающие ответы на мучающие нас вопросы, словно бы они говорятся напрямую каждому из нас, за каждую вынутую на проскомидии со вздохом частичку, за всё, неизмеримое ничем земным.
