В наш храм и церковную лавку поступила только что вышедшая из печати книга доктора технических наук Алексея Алексеевича Булгакова (1910–1993 гг.) «Своими глазами». В ней — воспоминания о том, как Первая мiровая война, революции 1917 года, Гражданская война, начало Советской власти виделись ему в его детстве в глубине России, на Орловской земле, в селе под Ливнами. Предисловие «О воспоминаниях отца» — протоиерея Николая Булгакова. Книга будет интересна всем, кто интересуется живыми свидетельствами истории Отечества.
О воспоминаниях отца
В самом центре России, на орловской земле, под Ливнами, жил мальчик, сын ветеринарного врача, внук священника. В 1917 году ему было семь лет. Он застал, увидел, сохранил в себе как первые детские впечатления Россию старую, жившую до него веками. И на его глазах происходили сильнейшие потрясения всей русской жизни: революции, Гражданская война, первые годы Советской власти… Всё это он видел в родном селе Волово – таком, из каких и состояла вся Россия.
Мальчик вырос, стал москвичом, доктором технических наук, написал много книг по своей специальности – автоматическое управление. Но память его в подробностях сберегла те детские и юные картины. Они ценны для нас сегодня не только как свидетельство человеческой жизни, всегда неповторимой, но и как исторический документ. Это, собственно, и есть история: рассказ о том, как же всё то, что известно нам больше по названиям, по историческим формулировкам, было в живой жизни – для мальчика, его родителей, родных, друзей, соседей, для страны людей.
«В один из обычных февральских дней папа пришёл из Дворни необычно взволнованный. Он отвёл в сторону Пашу Вуколова и что-то шептал ему на ухо. Я, конечно, пытался подслушать, но меня строго отстранили.
– Не может быть! – сказал Павел, которому передалось папино волнение.
Вошла мама – шепнули ей. Её лицо стало испуганным.
– Что ты говоришь?!
– Подождём вечерних сообщений, – сказал папа.
На другой день он снова уходил в село и, вернувшись, громко сказал:
– Царь отрёкся от престола, вчера пришла телеграмма.
Но люди не верили и боялись, что это сообщение не подтвердится, и взволнованно шептались».
А рядом с этим – воспоминания о подробностях повседневной жизни, поэзия мелочей.
«Нужно было собрать птицу: кур, индюшек, – закрыть курятник, замкнуть каретный сарай и сделать другие мелкие ежедневные дела. Наконец, когда всё было кончено, мы шли домой. Ещё засветло лампы наливались керосином и протирались стёкла, а теперь, войдя в полутьме в кухню, чиркали спичкой и зажигали огонь. И происходило чудо: сумеречный вечер мгновенно превращался в ночь. Окна становились чёрными, в них ничего не было видно, а в комнате было светло от лампы».
Тут нет ничего написанного приблизительно – мол, не очень помню, так заменю общими словами, представлю, как это могло быть. Нет, только то, что было.
«В ранние зимние сумерки мама оживлённо позвала меня из кухни:
– Одевайся скорей, беги на большак!
Я, одеваясь, услышал с большака глухой странный шум. Пока выбежал за ворота, шум утих.
Посередине заснеженной нашей улицы стояла какая-то странная машина на колёсах, а вокруг неё собрались все соседи. «Трактор Фордзон», – объяснили мне. Его вёл из Ливен механик, и против нашего дома он заглох и стал…
Первый небольшой, ниже телеги, трактор на нашей воловской земле! Маленький, безпомощно застрявший в снегу, он показался мне жалким по сравнению с лошадью, которой снега нипочём».
Глава «Раннее» составлена из самых первых детских впечатлений. Она имеет особенную художественную интонацию – поэтическую, напоминающую отчасти аксаковскую детскую прозу – такая же спокойная прозрачная память, ясность безценных детских открытий.
«Лето. В столовой у стола таинственно и заботливо возятся папа с мамой, укладывая какое-то бельё. Это они готовят очередную посылку по почте каким-то нуждающимся. Иногда они получали письма от совершенно незнакомых людей (откуда те узнавали адрес?) с просьбой помочь деньгами или вещами. Чаще всего это были студенты. Теперь они готовят посылку молодожёнам, ждущим ребёнка».
«Родители», «Ветеринарный участок», «Родной чернозём», «Революция», «Красные и белые», «Советская власть», «Разруха», «Гимназия на дому» – по этим названиям глав можно судить о том, как с разных сторон воссоздаётся теперь уже далёкая от нас жизнь.
Та жизнь описана, начиная с самого простого: как мальчик запрягал лошадей, как убирал хлеб, как вообще тогда был устроен быт, – и кончая важнейшими историческими событиями, увиденными его же глазами. Это делает повествование словно бы специально адресованным юношеству, вовсе не знакомому с той ушедшей жизнью. В самом деле, как может юный человек лучше прикоснуться к важнейшему, переломному периоду истории родной страны, как не через мысли, ощущения своего ровесника, жившего тогда? У нас много всяких мнений, идеологических споров о прошлой жизни, а вот саму ту жизнь мы часто не знаем.
Очень важная, острая сегодня тема – тема труда. В этих воспоминаниях она – одна из главных. Есть целая глава: «Золотые руки».
«Я знал, что руки золотые у ливенского сапожника Москвитина, шапошника Мотосова, воловского портного Селищева. Золотые руки, несомненно, были у Алексея Гармонистова и его слепого брата. Это были ещё молодые парни, которых прозвали Гармонистовыми, потому что их отец делал знаменитые гармоники – ливенки».
Глава эта – о русских умельцах, о том, как ценились и славились у нас те люди, которые трудились на совесть, трудились искусно, для кого работа, даже и самая простая, была творчеством. Это качество – любовь к труду, в том числе и ручному – ныне, увы, сильно отощало. Цель заработка стала важнее ценности самого труда. Так что полезно вспомнить о том, что раньше Русь славилась «золотыми руками», как сам мальчик в годы разрухи, когда не было ни материалов, ни инструмента, создавал нужное из ничего – и стал потом учёным, доктором технических наук, обладателем патентов на изобретения.
Алексей Алексеевич Булгаков работал заведующим лабораторией Института проблем управления (технической кибернетики) Академии Наук СССР. Его научные труды издавались у нас и переводились за рубежом, в том числе в Великобритании.
Воспоминания были написаны отцом в конце 60-х – начале 70-х годов прошлого века. На это его вдохновила Малеевка – замечательный Дом творчества писателей имени А.С.Серафимовича под Москвой, возле Старой Рузы, где они и были написаны. Его здания с колоннами, с галереей напоминали старую дворянскую усадьбу, но на самом деле построены они были после Великой Отечественной войны специально для наших писателей. В несезонное время отцу продали путёвку в Малеевку, и он с удовольствием стал туда ездить, а потом и я за ним. Там невозможно было не писать – всё способствовало творчеству, к которому было прямо-таки благоговейное отношение: и плафоны с надписью «Тише! Шум мешает работать» в коридорах с мягкими коврами, и ржаные сухарики на столах в столовой – если ночью заработаешься и очень захочется поесть, и добрейшие уборщицы, и тишина библиотеки, и тишина окружающей прекрасной рузской, очень русской природы. После московской суеты эта тишина, весь этот покой просто оглушали – первый день нужно было только приходить в себя.
Дом творчества писателей имени А.С.Серафимовича
У Малеевки была своя история. До революции здесь находилась дача купца Малеева. У него её купил Вукол Михайлович Лавров (1852-1912), издатель журнала «Русская мысль», который, кстати, был родом из Ельца Орловской губернии. К нему сюда приезжали Д.Н.Мамин-Сибиряк, П.И.Мельников-Печерский, Н.С.Лесков, часто бывал А.П.Чехов, жил в мезонине. Дом с мезонином, как предполагают, дал название его одноименной повести. В советское время, с 1928 года, здесь расположился Дом творчества писателей. Деревянное здание было сожжёно во время войны немцами. О том, что пережили местные жители во время оккупации, нам с отцом рассказала в 1967 году одна из работниц Дома. Сразу после её рассказа я поднялся в комнату, где тогда жил отец, и слово в слово записал его. Рассказ этот публикуется в настоящем издании в приложении.
В Малеевке была богатая библиотека. В холле перед ней стояли шкафы с книгами, написанными здесь, с автографами их авторов. Было такое впечатление, что чуть ли не половина советской литературы была написана в этом Доме творчества. В разные годы в Малеевке отдыхали и работали В.В.Вересаев, С.Н.Сергеев-Ценский, М.М.Пришвин, А.А.Ахматова, С.Я.Маршак, А.П.Гайдар, О.Ф.Берггольц, А.С.Серафимович, А.Т.Твардовский, А.А.Фадеев, К.А.Федин, К.Г.Паустовский, Ю.В.Трифонов, Д.А.Гранин, Ю.М.Нагибин, Н.А.Заболоцкий, А.А.Галич, В.П.Некрасов, А.Я.Яшин, Е.А.Евтушенко, А.А.Вознесенский, Р.И.Рождественский, Б.А.Ахмадулина, Л.И.Ошанин, С.Г.Островой, Б.Ш.Окуджава, Р.Г.Гамзатов, Ч.Т.Айтматов, М.Карим, В.А.Солоухин, В.Ф.Тендряков, В.Г.Распутин, А.А.Проханов и многие другие.
К сожалению, не только о Малеевке, но и о всех других Домах творчества писателей Литфонда СССР теперь можно говорить только в прошедшем времени.
Отец всю жизнь занимался научно-техническими вопросами и всегда любил стихи. Когда-то взял билет на встречу с Маяковским, но вдруг пришло известие о его якобы самоубийстве – «Как же так, у меня же билет?!»
Над его рабочим столом неизменно висели портреты Пушкина и, конечно, горячо любимого Есенина. А ещё стояла фотография академика по космосу Б.Н.Петрова, которого папа любил и уважал. Он говорил, что Борис Николаевич был верующим, в партию не вступил (как и сам отец).
Однажды папа сказал мне:
– Ты не представляешь себе, какая жизнь была. Все были верующие.
Он не был церковным человеком, но однажды сказал: «В вопросах религии ты оказался прав». Библия, которую ему подарил, была у него вся в закладках. За год до его кончины, в 1992 году, мы приезжали к нему с протоиереем Валерианом Кречетовым, была тёплая встреча.
Много раз, конечно, приходилось слышать вопрос о родстве со знаменитыми Булгаковыми – в том числе он возник при первой нашей встрече с Еленой Сергеевной, вдовой Михаила Афанасьевича Булгакова, в 1966 году (только теперь узнал, что она произошла сразу после кончины в Париже Николая Булгакова – брата писателя, который был прототипом Николки в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных»). Ничего об этом родстве нам не было известно – времена были такие, что о «непролетарском происхождении» в семьях предпочитали не распространяться. Теперь мы знаем только, что и Афанасий Иванович Булгаков, и дед писателя по материнской линии Михаил Васильевич Покровский, и родившийся в Ливнах протоиерей Сергий Булгаков, религиозный философ, экономист, духовный писатель, профессор Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже, и мой дед Алексей Алексеевич с его братьями – все они учились в Орловской духовной семинарии. До них её окончил святитель Феофан Затворник (Говоров), родившийся между Ливнами и Ельцом.
Папа однажды написал мне то, что помнил о наших предках:
«Мой дедушка, твой прадедушка, отец Алексей Булгаков (Алексей Григорьевич) служил в женском монастыре святой равноапостольной Марии Магдалины в селе Губаново, Никольское тож, недалеко от города Ливны Орловской губернии. Не помню, каков был его сан – может быть, протоиерей.
Дедушка был глубоко верующий, строгий пастырь. У него было десять человек детей: пять сыновей и пять дочерей. Все сыновья учились в Орловской духовной семинарии, четыре дочери — в епархиальных училищах.
Дядя Павел закончил семинарию с отличием и преподавал в Ливенском духовном училище географию, естествознание, которые очень любил, и, возможно, историю. В отличие от моего отца, он был традиционным верующим и, когда бывали у дедушки в Губаново, подпевал молитвы перед обедом. Он выписывал журнал «Вопросы философии и психологии», по своему складу был настоящим учёным-краеведом (его записи о Ливенском крае сгорели со всей его богатой библиотекой в Ливнах), и не мог не знать своего знаменитого земляка, тоже из Ливен – Сергея Николаевича Булгакова. Думаю, они не были родственниками – об этом я обязательно узнал бы: отец Сергий тоже учился в Орловской духовной семинарии, и примерно в одно время с моим отцом и его братьями. Когда я учился в Ливнах в 20-е годы, о нём не знал, отец Сергий был под запретом.
Старшая дочь деда, Вера, была женой священника Вуколова; Пелагея вышла за священника Николая Сперанского; Екатерина – за священника Говорова; Мария, окончившая Высшие женские курсы в Москве по разряду изящной словесности, учила детей в приюте Марии-Магдалининского монастыря в Губаново; Александра была замужем за священником Доброхотовым».
Некоторых имён отец, к сожалению, не запомнил. Здание ливенского духовного училища сохранилось, в нем ныне находится лицей имени С.Н.Булгакова, в помещении церкви – столовая. На здании имеется мемориальная доска протоиерея Сергия Булгакова. Хорошо бы установить и мемориальную доску, говорящую о том, что здесь учились святитель Феофан Затворник и авиаконструктор Николай Николаевич Поликарпов.
Отец писал далее:
«Дядя Василий служил священником в Кромах под Орлом. Мы навещали его после смерти моей мамы – в 1948 или 1949 году. Дядя был тоже глубоко верующий христианин. Вероятно, его вера и ум спасли его от всех репрессий. Когда началась коллективизация, он оставил свой дом со всем имуществом, а сам со своей глухой женой, с одной котомкой за плечами перебрался жить в бедную хатёнку с земляным полом, где мы и были у них.
Во время Отечественной войны он оставался на оккупированной территории, а когда наши войска, наступая, подошли ко Кромам, они с женой положили в котомку сухарей и несколько дней прятались в овраге за городом, пока Кромы не освободили наши войска. Так они спаслись от угона в Германию и других возможных репрессий.
Церковь в Кромах была закрыта, но дядя, верный своему пастырскому долгу, крестил новорождённых и отправлял другие требы в хатах. За это областное духовное начальство в Орле угрожало лишить его сана.
Умер дядя, примерно, когда ты родился».
То есть около 1950 года. Возможно, и родился я по его молитвам.
Со старшим братом Алексеем Алексеевичем мы побывали в Кромах, где отец Василий был благочинным, в храме, где он служил – там его поминают; нашли его могилу.
Были и в возрождённом женском монастыре святой равноапостольной Марии Магдалины, где служил наш прадед с 1899 года до своей кончины осенью 1918 года. А может, сподобился в какой-то степени и пострадать. Нам с братом рассказывала местная старушка, что 6 января 1918 года было серьёзное нападение на монастырь. Нам говорили ещё монахини, что обнаружили в монастыре – возможно, в самом храме или рядом – могилу священника в мощах.
В марте 1918 года «Орловские епархиальные ведомости» писали:
«С осени Ливенский Марие-Магдалининский монастырь стал подвергаться враждебным набегам окружающего населения: вырубался монастырский лес, воровались с огорода овощи и оскорблялись сёстры монастыря. 4 ноября сельские комитеты местных деревень, явившись в монастырь, вызвавши сестер из храма, объявили молодым сёстрам разойтись и, отобрав скот и хлеб, удалили солдат, охранявших монастырь. Комитеты заявили настоятельнице монастыря игумении Магдалине, что они сами будут управлять монастырём. Настоятельница ввиду опасности для жизни принуждена была уехать из монастыря. Но и после этого враждебное отношение крестьян к монастырю не прекратилось.
9 декабря минувшего года поздно вечером крестьяне деревни Андриановки, собравшись на монастырский двор, подвергли избиению охранявшую амбары рясофорную послушницу. Услышав шум и крики, монахини ударили в набат… На другой день в трапезной монастыря Кудиновский волостной комитет вместе с другими сельскими комитетами устроил собрание, на котором было постановлено отобрать у монастыря ключи от амбаров и всего имущества. Несмотря на то, что собрание происходило в трапезной, крестьяне вели себя вызывающе: курили, сидели в шапках и даже ругались скверными словами…
Наконец, 19 января монастырь совершенно был разграблен. В этот день вечером толпа крестьян из села Губанова, придя в монастырь, поставила вооруженных солдат кругом монастырской ограды и на колокольню, чтобы не дать возможность звонить в набат. Толпа, окружив настоятельский корпус, грозила убить настоятельницу. Последняя, переодевшись, задним ходом вынуждена была покинуть монастырь и уехать в Ливны. Собравшаяся толпа расхитила все уцелевшее от прежних погромов монастырское имущество: лошадей, коров, птицу, весь корм и инвентарь. Убыток монастыря достигает двухсот тысяч рублей».
Как сообщалось, в августе 1918 года в соседнем с Никольским селе Кривцово-Плота вспыхнуло восстание против большевиков. Толпы повстанцев штурмом взяли Ливны, частью перебив, частью вытеснив из города красноармейский гарнизон. При подавлении восстания сотни крестьян были расстреляны. Священников монастыря Марии Магдалины, Димитрия и Михаила, расстреляли неподалёку от города Ливны, в лесу. Монастырь был закрыт, многие насельницы были репрессированы. Несколько сестер проживали в Никольском вплоть до 1970-х годов.
Учась в ливенской школе, отец подружился с «Вовкой Оболенским», как он говорил. Понятно – воспитание было одного духа: Владимир был сыном протоиерея Иоанна Оболенского, который был расстрелян в 1937 году. С его сестрой, будущей монахиней Еленой, мы познакомились, можно сказать, чудесным образом в 1993 году. Она тогда трудилась за свечным ящиком в храме Ильи Обыденного в Москве, что близ Храма Христа Спасителя (отец, когда приехал в Москву, смотрел на город со смотровой площадки этого Храма, ещё не разрушенного). В нашем разговоре Елена Ивановна произнесла слово «Ливны». Я, понятно, встрепенулся: «Как Ливны?!» Оказалось, что, глядя на меня, она подумала: «Уж очень на Алёшу похож. Скажу-ка про Ливны…» То есть она вспомнила отца через 70 лет – вероятно, он не раз бывал у них дома. Со дня его кончины тогда не прошло ещё сорока дней, и она сказала: «Алёшу-то я помяну…» Сороковой день после кончины отца приходился под праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», один из самых почитаемых списков которой находится в этом храме. «Вот так, – подумал я, – пострадавшие за веру с небес заботятся о нас, даже о школьном друге своего сына». Монахиня Елена, теперь уже почившая, была ровесницей явления Державной иконы Божией Матери – она родилась 2 марта 1917 года. В храме, посвящённом этой иконе, я служу. Жила на покое в Зачатьевском монастыре на Остоженке. Однажды, когда мы с матушкой её навещали, она сказала: «Вы думаете, я чего у Бога прошу, прощения грехов? Нет – как бы мне не отречься от Него».
Когда мне предстояло, после рукоположения во иерея, впервые исповедовать, в Великий Четверг в храме Покрова в Акулово, туда приехала моя крестница со своей семилетней дочерью, которой тоже предстояла первая в жизни исповедь. Но, когда я вышел из алтаря исповедовать, девочку опередила монахиня, которую я первой и исповедовал. Может быть, всё это было по молитвам прадедушки, который исповедовал монахинь?..
Так иногда неожиданно проявляется невидимая, но очень прочная наша связь с нашими предками, без которых нас не было и нет.
Протоиерей Николай Булгаков
Гимн русской семье
Книга воспоминаний Алексея Алексеевича Булгакова небольшая по объему. Думаю, она привлечёт внимание не только фамилией автора, хотя в книге упоминаются известный однофамилец и земляк Алексея Алексеевича прот. Сергий Булгаков и другие известные орловцы.
Автор повествует о жизни обычной семьи русского интеллигента в первое десятилетие ХХ века, вспоминает в милых подробностях годы своего детства. Описания безмятежных первых лет сменяются сценами бед и потрясений. На страницах воспоминаний встают не только живые картины жизни срединной России сто лет назад, но и личность автора в кругу его близких. По сути дела, книга стала гимном русской семье, так любовно и подробно автор вспоминает отца и мать, раскрывает подробности родственных связей поколений, показывает их влияние на своё мiровосприятие.
Чистый язык, ясная логика изложения, искренность в передаче чувств и мыслей взрослеющего мальчика подкупают с первой страницы. Но в то же время, мальчик имел точный склад ума, недаром смог стать доктором технических наук. И на страницах книги можно найти много занимательных подробностей о быте и хозяйстве дореволюционной и революционной России.
Доктор исторических наук, профессор А.И.Яковлев
