+ + +
Везде Один: в саду и у Пилата.
Ад выпустил внезапную стрелу.
И за любовь Твою вселенскую расплата –
предателя коварный поцелуй.
Дожди, как алавастровое миро.
Проходят ангелы небесный карантин.
Мы, словно в келлиях, закрытые в квартирах,
а Ты – Один, Один, опять Один.
«Уа,Уа», – разлилось по вселенной.
«Что Истина такое?» – чей-то глас.
Крик петуха, ученика измена.
«Распни, распни!» – немедленный приказ.
Метая жребий, пьют солдаты кофе.
Запомнит сердце это навсегда:
опять Один, и льется на Голгофе
Кровь алая и чистая вода.
Стоят платочки белые в сторонке.
Рассыпалось под ноги серебро.
И тишина раздавит перепонки,
когда копье пронзит Твое ребро.
Подснежников весенний нежный ладан.
Крик журавлей – стихиры в третий час.
Планет светящихся чудесные лампады,
и многоярусный из звезд иконостас.
В короне страшной смерть идет по мiру.
«Помилуй, Господи!» – под крышами антенн.
К тем, кто закрыт решеткою в квартирах,
Ты Сам придешь сквозь толщу снов и стен.
Ты не Один, мы рядом – видишь, видишь?
Пяток Страстей торжественен и тих.
Когда во Царствие Небесное приидешь,
нас помяни, разбойников Твоих…
+ + +
Страстная… Храмы опустели.
Стучится в сердце утренний мороз.
Замок печальный охраняет двери.
В глазах от холода застыли капли слёз.
Лучами солнечного мира
струится алавастровый сосуд.
Кровавой неизбежностью пунктира
Крестом проложен огненный маршрут.
Иду, молясь, по выжженным пустыням.
Костры, костры… Алектора набат.
И площади от холода простыли,
и нет пути, дороги нет назад.
Душа, как странник, сгорбленный и робкий,
остаться хочет в эти дни с Тобой,
закрыв ладонями в ушах негромкий
звон серебра на мертвой мостовой.
Придешь сквозь нами запертые двери –
«Ты любиши, ты любиши Меня?»
Вложенный перст сомнения изменит
ребром надежды, веры и огня.
Ни смерть, ни Ангелы, ни Силы
из рук не вырвут искр Пасхальных роз.
Отвален камень от Твоей могилы,
в глазах от радости застыли капли слез…
+ + +
Пленился ад безсмертьем Воскресенья.
Гроб пуст, и смерти нет для нас.
С букетом мироносицы весенним
приходят утром в самый ранний час.
Гром надорвал голосовые связки.
Дождь третий день – девятый вал.
Судьба, свинцом накладывая краски,
в руках сжимает огненный штурвал.
На снимке – молний фотовспышки
стрелой узора чертят свой разряд.
Как часовые, звезды с вышки
нас нежно любят, бережно хранят.
Нельзя искать Жизнь между мертвых,
рыдать Нетленного во времени и тли.
Сердца друзей и любящих, и верных,
с Тобой ждут встречи и считают дни.
Дни дышат ровно пробою пера,
прыжком нежданным первым с парашюта:
кольцо, последний шаг, пора –
летишь к земле неточностью маршрута.
Ночь, старую меняя кожу,
ползет минутами безсонницей-змеёй
в тот путь, который не отложишь,
где метры жгут на финишной прямой.
Последние расставив точки,
растаял мiр в божественном огне,
и мироносиц белые платочки
в любви склоняются ко Гробной тишине…
+ + +
Христос Воскрес! Какая это радость!
Мы не умрем, мы вечно будем жить!
Молитвы теплой глубина и сладость –
не разорвется жизненная нить.
Христос Воскрес, и ад разрушен!
Мы победим, любовь главней всего.
И Пасхи день – он самый лучший,
весь год мы ждем, мы ждем его.
Христос Воскрес, воскреснут наши души,
и наши добрые помощники – тела.
Что может быть прекраснее и лучше?!
Нам Пасха эту новость принесла.
Давайте станем все добрее,
пошлем улыбку прямо до небес.
Что может быть для нас важнее –
Христос Воскрес!
Христос Воскрес!
Христос Воскрес!
+ + +
Время рушит фундамент основ.
Бог в концлагерь спускается ада.
Я пишу тебе несколько слов
из пустыни цветущего сада.
Звезд сияние рвется из туч,
и отвалены камни от гроба.
Храма двери закрыты на ключ,
нас совсем тут осталось немного.
Друг от друга стоим вдалеке,
как стволы побеленные вишни,
без сумы, без вещей – налегке,
в этот миг всё покажется лишним.
Может, это печальные сны?
Не ищи никого виноватых.
Совесть жгут Мертвеца пелены
и огонь погребального плата.
Нас здесь много, безумных таких.
Он Воскрес! – мы всю ночь голосили.
Без сумы, без колец золотых
крестным ходом идем по России.
Я пишу тебе несколько фраз.
Голубей жди на почте крылатой.
Будем каяться в тысячный раз –
сами все мы во всём виноваты…
+ + +
Тонка пергамента страница.
Жизнь переходит в смерть через огонь.
Нейтральной полосы граница –
и ты уже на территории другой.
На берегу лежать осталось тело
плащом уставшим, сорванным с руки.
Душа плывет по-детски, неумело
через поток Божественной реки.
Здесь плач и стон нетрезвой тризны,
могильный холм в смородины кустах.
Там – ангелы, как пограничники Отчизны,
смиренно ставят визу в Небеса.
Ты был в плену у правил многих,
а нужно было – просто горсть
воды подать для путника с дороги,
увидеть, что за дверью – Гость.
Хотя добра на свитке очень мало
и сердце в бездну падало не раз,
пропущен ты сквозь частную заставу
с букетом роз чрез таинство мытарств.
Одежды новые, и Царское прощенье,
и нескончаемый Пасхальный благовест.
А на земле кадит седой священник
твой свежевыструганный крест…
+ + +
От зимних дней земля не отогрелась.
Холодный сад, усталость тихих глаз.
Ржаное солнце колосом поспелым
встает за городом уже в который раз.
Как лодка в океанских волнах,
гребет душа, в миг выбившись из сил.
Хотя тебе уже сто лет неполных,
своих пеленок ты не износил.
В руках – свеча, горящая любовью.
Псалтирь ладонями зачитана до дыр.
И на плечах – в боях добытый с кровью
из одуванчиков торжественный мундир.
По облакам гуляет пьяный ветер.
Следы дождя – слезами на окне.
Боишься, знаю, больше всех на свете
остаться взаперти наедине.
Часы уже одиннадцать пробили.
В руках черпак – колодец так глубок.
Из города бежишь с самаряныней
к воде животней быстро, сбившись с ног.
Жизнь – словно редкое собрание картин.
Пейзажи кистию Художника согреты.
Горит сирень, и сломан карантин,
и соловьи провозглашают лето…
+ + +
Медовый август девятнадцатого года –
как фолиант, зачитанный до дыр.
Гарцует в стремени имперская погода,
одетая в полковничий мундир.
Почтовым голубем летит перчатка,
дымком над озером, похожим на метель.
Какая романтическая схватка:
июль сентябрь взывает на дуэль.
Здесь каждый шаг и вздох отмерен –
от поздней осени до радостной весны:
победы славные и горькие потери
смиренно падают на вечности весы.
Рассвет вздымается над золотом тумана.
Молчат страстей сожженные мосты.
Мне, как всегда, до огорченья мало
и этих снов, и этой красоты.
Бегущих дней серебряные спицы,
замедлив темп, почувствуют усталость.
На огненной небесной колеснице
вступает в лето император Август…
+ + +
Перебирает осторожно жизнь
дней узелки потертые на четках.
Переплетеньем неслучайным одержим,
рассвет играет гимн на струнах тонких.
Над горным озером – парное молоко
тумана, грез и мягких очертаний.
Здесь заблудиться неожиданно легко
среди дубов неспешным утром ранним.
Не забежать за грани горизонта
и ветра не измерить вес.
От света встрепенется комната,
коснувшись потолком небес.
И всё заговорит на нежном,
таинственном печальном языке:
букет цветов на покрывале снежном,
кораблик, бережно плывущий по реке.
Я распахну сияющие окна
в сердечный сад, немного погодя.
Дней узелки на четках мокнут
от тихих слёз осеннего дождя…
+ + +
Вечер пахнет морскою солью,
терпким зноем цветов и трав.
Как под копирку этой весною –
ливня с ветром прогноз и сплав.
Рвется букв одеяние, словно
византийская хитрая вязь.
Здесь вершины деревьев неровны
и почти не работает связь.
А за схимников ветхих плечами –
мудрость слов и аккорды печали,
и безмолвия слёз аромат.
Ночь разбудит всех звоном сирени,
позовет в неурочное время
в белый наш удивительный сад.
Помнят узкие эти тропинки
старцев рваные полуботинки,
скромный, тихий, молитвенный шаг.
Книги, четки, беседы и бденья,
ряс шуршанье и мантий сплетенье.
День одет в красный штапель и бязь.
Разойдутся дождливые тени.
Тишина. Благодать. Воскресенье.
И совсем не работает связь…
+ + +
В моей земле – пророк и нищий,
слуга и странник, воин и купец –
никто и никогда не лишний,
святой или законченный подлец.
Восторг сквозь стон, и боль через улыбку.
Жизнь – океан из снов и парадоксов:
безпалый Баха мучает на скрипке,
и инвалид дает уроки бокса.
Звон стелется туманом утром низко.
Младенец «Отче наш» разучивает вслух.
Душе здесь всё и радостно, и близко,
кругом царит смиренный русский дух.
Народ, толпящийся внутри родного храма,
молитвой строит тихий Божий мiр:
солдат, медалями украшенный и шрамом,
монах, на клиросе читающий Псалтирь.
Крест золотой сияет над страной.
Смеются дети, в солнце зреет вишня.
Ни узник, ни пропащий, ни больной
не будет здесь отверженным и лишним…
+ + +
Златые звезды в темных облаках
по океану неба брассом плыли,
и старец в шелковой епитрахили
крест бережно сжимал в своих руках.
А воздух утренний жемчужной светотенью
пронизан был, янтарным миндалем.
И в царскую парчу одетый клен
болтал о чем-то с белою сиренью.
В молитве теплой затаив дыханье,
паломники на Литургии ранней
роняли слезы на иконы без конца.
Весенний скит, таинственный и милый,
монахов помнил прежние могилы
и их неравнодушные сердца.
Медь звонкая и тонкая, как нить,
на колокольне соловьем звучала.
У смерти есть печальное начало,
но жизни ей, в конце, не победить…
+ + +
Мы друг другу нужны –
словно свечи и звенья.
В буднях гулких важны,
как шаги по ступеням.
Дождь залил все слова
ураганом в округе.
Мы живем в зеркалах –
отраженьем друг в друге.
Наши вздохи – мосты,
и созвездья – молитвы.
Блеск огня не остыл
после жизненной битвы.
Миллионы сердец
дышат верой и болью.
Без любви нам – конец,
словно птицам в неволе.
Мы друг другу нужны,
словно спички и хворост.
Наши гимны важны,
не взирая на возраст.
Ветер ночь закрутил,
с корнем вырвал деревья.
Наши души – пути
и открытые двери…
+ + +
Я опять не успел распечатать письмо.
Не сумел добежать до спасительной главной дороги.
И хрустальное тонкое сердца окно
не отмыл от безсонниц, грехов и тревоги.
Я опять растерял красоту мимолетных мгновений.
Городов перепутал и сёл адреса.
И друзей позабыл телефоны и даты рождений.
И коню не засыпал на вечер овса.
Я опять не учел, не запомнил, не встретил,
опоздал, не успел, растерялся, устал.
По будильнику вовремя утром не встал.
Красоту бытия, как всегда, не заметил.
Я опять колокольный призыв не услышал,
не обнял, не утешил, не дал, не помог.
Хлопнул дверью и с гордостью вышел
и свечу покаянную у Креста не зажег.
Я опять, зная чью-то беду, не заплакал.
Мимо боли чужой, отвернувшись, прошел.
И в шеренге бойцовской не вышел на плато.
Я опять в этой жизни себя не нашел…
+ + +
Ухвачусь за спасения доску.
Море странно и глубоко.
Скорбь и радость – всегда в полоску,
как тельняшка у моряков.
Штурм заставит вернуться судно –
в гавань тихую нужно успеть.
Выплывать будет очень трудно.
Десять баллов – ну, точно смерть.
В бирюзовых глазах капитана
можно с легкостью прочитать:
годы плаваний без обмана,
офицерскую русскую стать.
Чайки к берегу путь укажут,
и надежда подаст весло.
Нам с тобой, знаешь, очень даже,
несмотря ни на что, повезло.
Впереди еще долгие мили,
нужно выбрать сквозь волн круговерть –
благородства мгновения или
десьтибалльную жалкую смерть.
Море станет спокойным и плоским:
солнце, штиль и беда – далеко.
Зебра жизни – всегда в полоску,
как тельняшка у моряков…
+ + +
Время новое в двери стучится.
Жизнь вступает в таинственный зной.
Если это когда-то случится,
только нет, не со мной, не со мной.
Журавлей неужели не слышишь?
Под веслом на пруду всплесков волн?
Шум дождя по стеклу и по крыше,
как молитвы, звучит перед сном.
Звон рассветов сияет пожарищем,
соловьи плачут, в гусли звеня.
Мне прозрачные реки – товарищи
и сирени букеты – друзья.
Белый сад тишиной забинтован
в грусть тепла и в диоптрию снов.
Я ныряю в божественный омут
листьев свежих и скомканных слов.
Для души, чтобы выйти в свободу
не нужны ни замки, ни ключи.
Ветер сломит железные своды
обезкровленной бледной ночи.
Время новое в сердце стучится –
быть готовым вернуться домой.
Если это когда-то случится,
пусть случится со мною весной…
