15 мая исполнилось 70 лет со дня блаженной кончины
Патриарха Московского и всея Руси Сергия
Патриархом Святейший Сергий (Страгородский; 1867-1944) был всего восемь месяцев. Но Церковь нашу он фактически возглавлял 18 лет, в самые трудные времена безбожных гонений, когда церковная жизнь в нашем народе, казалось, сходила на нет. И все же он дожил до светлых дней решительных перемен к лучшему.
Поворотным моментом в церковно-государственных отношениях стала историческая встреча в Кремле Председателя Совета народных комиссаров СССР Иосифа Виссарионовича Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) 4 сентября 1943 года, в день Грузинской иконы Божией Матери. На ней, среди прочих важнейших решений, было принято решение избрать Патриарха Московского и всея Руси. Суждение о таком именно титуле предстоятеля нашей Церкви было также принято на этой встрече.
Решение, действительно, чрезвычайной важности. Недаром Император Петр I-й произвольно отменил Патриаршество, и затем целых 217 лет Патриарх в Русской Церкви не избирался. Во время смуты 1905 года сам святой Царь-мученик Николай Александрович предложил нашим архиереям, восстановив Патриаршество, самому занять первосвятительский престол, при этом царскую власть передать Царевичу Алексию при регентстве Императрицы и великого князя Михаила – как было в начале династии Романовых, когда царствовал юный царь Михаил Федорович, а Патриархом был его родной отец, в монашестве Филарет. Но архиереи не откликнулись на это предложение, момент был упущен. И лишь тогда, когда в 1917 году большевицкие пушки стали обстреливать Кремль, дискуссии на Поместном Соборе Русской Православной Церкви повернулись в пользу Патриаршества. 5/18 ноября 1917 г. в храме Христа Спасителя перед Владимирской иконой Божией Матери, принесенной из кремлевского Успенского собора, Патриархом Московским и всея России был избран святитель Тихон (Беллавин; 1860-1925).
После кончины святителя-исповедника Местоблюстителем патриаршего престола был избран священномученик Петр, митрополит Крутицкий (Полянский; 1862-1937), который однако вскоре был арестован и сослан. Перед этим владыка распорядился, чтобы в подобном случае обязанности Местоблюстителя исполнял его заместитель, митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский). Поскольку открытому избранию Патриарха безбожные власти препятствовали, в 1926 году было решено избрать предстоятеля нашей Церкви тайным опросом архиереев, находившихся в тюрьмах и ссылках. Прознав об этом, власти пресекли эту попытку, и она стала поводом для новых арестов, в том числе митрополита Сергия, который с ноября 1926 по март 1927 года вновь был заключен в Бутырскую тюрьму. Вместе с ним по делу о «черносотенной группировке церковников, ведущих за собой всю Церковь», проходили и другие архиереи, в том числе святитель-исповедник Афанасий (Сахаров; 1887-1962). Один этот факт в сравнении с избранием Патриарха 8 сентября 1943 года говорит о том, сколь глубинными были изменения в политике государства по отношению к Церкви на победном этапе Великой Отечественной войны.
Патриотизм или «аполитичность»?
После выхода на свободу в 1927 году митрополит Сергий в качестве Заместителя Патриаршего местоблюстителя возглавил управление Церковью. 16/29 июля этого года вышло знаменитое Послание (Декларация) о лояльном отношении Церкви «к существующей гражданской власти», подписанное им и восемью другими архиереями. Эта Декларация до сих пор вызывает споры. Писали, что якобы «митрополит Сергий своей позорной отступнической Декларацией подчинил Русскую Церковь большевикам и объявил о сотрудничестве с ними». Появилось понятие «сергианства», прежде всего в эмиграции, в Зарубежной Церкви, которая после выхода Декларации прекратила всякие отношения с Московской Патриархией – до воссоединения в 2007 году.
Надо сказать, что многолетняя жизнь наших соотечественников в эмиграции, в совершенно ином духовном, информационном, культурном поле, когда они были лишены связи с Родиной, неизбежно искажала восприятие далекой для них советской реальности – она представлялась всё более плоской, не по-русски двухмерной. Да, она была, несомненно, трагической, – а всё же всегда объемной, поскольку оставалась живой жизнью, управляемой Промыслом Божиим.
Когда у наших братьев за рубежом убывает русскость, они смотрят на Россию всё больше так, как смотрят иностранцы: по внешности, по идеологии. Так Россию не поймешь. Россию можно понять только в евангельском духе. Кто выполнил волю отца? Кто сказал, что не пойдет, а сам пошел. Это по-русски! «Как же так?! – скажут иностранцы. – Ты же сказал, что не пойдешь!» – «Ну и что?» – скажет русский.
В Декларации 1927 года говорилось:
«Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской Власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом».
Совместимы ли верность Православию и лояльность безбожной власти?
Владыка Сергий был уверен, что совместимы, ибо то и другое – жизненная реальность, с которой невозможно не считаться обеим сторонам.
В Декларации было сказано: «Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всей Ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти».
Но самыми пререкаемыми в ней оказались следующие слова:
«Мы хотим быть православными, и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас».
Здесь имеется в виду убийство в Варшаве в июне 1927 года белоэмигрантом Б.С.Ковердой полномочного представителя СССР П.Л.Войкова.
Критики Декларации до сих пор выражение «удар, направленный в нас» трактуют как якобы «удар, направленный в Церковь». Но контекст ее говорит о другом: не в Церковь, а «в нас как граждан своей страны».
С именем Войкова (Вайнера) критики связывают при этом прежде всего убийство Царской Семьи – ведь за это, мол, он и был убит. И добавляют, например, что «требование оценивать акт возмездия цареубийце как удар, направленный в Церковь, – явное насилие над церковным сознанием. Здесь не остается и тени того, чему были привержены и Патриарх Тихон, и митрополит Петр, и сам митрополит Сергий в начале своего заместительства, а именно – церковной аполитичности» (слова священника Александра Мазырина, доктора церковной истории, автора большого труда, посвященного истории Церкви этого периода, в его прошлогоднем интервью журналу «Нескучный сад»).
Но в таком обвинении есть явная натяжка – как и в многостраничном стремлении «доказать» вину митрополита Сергия перед нашей Церковью и историей. А если бы полпредом (то есть послом) СССР, убитым в другой стране, был не Войков, а другой дипломат, не причастный к злодеянию в Екатеринбурге, существо вопроса тут было бы иным?
Когда в Декларации приводился этот пример, то имелось в виду только то, что убийство посла страны в другой стране является действием, направленным против этой страны. Страны опять-таки, а не власти большевиков – страна-то оставалась той же, как бы она ни называлась, и других послов у нее за границей тогда не было.
Если посмотреть непредвзято, то можно увидеть, что здесь, действительно, речь шла исключительно об отношении к Родине извне, именно этому давалась оценка – и в этом вопросе тоже нужно быть «аполитичным»? Но такая «аполитичность», то есть равнодушие к положению в мiре твоей страны, никогда не была традицией Русской Церкви, начиная со святого благоверного великого князя Александра Невского, преподобного Сергия Радонежского и кончая святым царем-мучеником Николаем. Важнейшая традиция всех святых, в земле Русской просиявших, которым владыка Сергий написал замечательный тропарь, и, конечно, его самого, – это горячая любовь к нашей Родине. Без горячего русского патриотизма, – который был важнейшей чертой личности святителя, – его судьбы, его действий не понять и справедливо не оценить.
В те грозные дни 1927 года стране нашей, народу (а значит, и Церкви) важна была не личность полномочного представителя СССР сама по себе (на сочувствие его прежним злодеяниям, разумеется, тут нет и намека), и даже не это нападение в Варшаве, а вся международная обстановка, реально грозившая стране и народу войной.
В первой половине 1927 года наша страна стояла на грани войны в Европе. В мае правительство Великобритании разорвало дипломатические отношения с Советским Союзом. В Китае коммунисты потерпели поражение, Чан Кайши провозгласил создание своего правительства.
За день до Декларации, 28 июля, И.В.Сталин опубликовал в «Правде» «Заметки на современные темы», первая часть которых прямо называлась: «Об угрозе войны». В ней говорилось:
«Речь идет не о какой-то неопределенной и безплотной «опасности» новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР – в особенности…»
Сталин писал далее о «бешеной травле СССР», об «открытых ударах», наносимых стране. Первый из них «был нанесен консервативным правительством Англии в Пекине при нападении на советское полпредство… Второй открытый удар был нанесен в Лондоне при нападении на Аркос (советскую торговую организацию в Великобритании – авт.) и разрыве с СССР. Удар этот имел своей целью создать единый фронт против СССР, открыть дипломатическую блокаду СССР по всей Европе и спровоцировать серию разрывов договорных отношений с Советским Союзом…
Третий открытый удар был нанесен в Варшаве путем организации убийства Войкова. Убийство Войкова, организованное агентами консервативной партии, должно было сыграть, по замыслу его авторов, роль убийства в Сараево, втянув СССР в военный конфликт с Польшей…
Вся нынешняя международная обстановка, – писал Сталин, – все факты из области «операций» английского правительства против СССР, и то, что оно организует финансовую блокаду СССР, и то, что оно ведет тайные беседы с державами о политике против СССР, и то, что оно субсидирует эмигрантские «правительства» Украины, Грузии, Азербайджана, Армении и т.д. на предмет организации восстаний в этих странах СССР, и то, что оно финансирует шпионско-террористические группы, взрывающие мосты, поджигающие фабрики и терроризирующие полпредов СССР, – всё это с несомненностью говорит о том, что английское консервативное правительство стало твердо и решительно на путь организации войны против СССР». (И.Сталин, соч., т.9, с.322-327. М., 1953).
В августе 1927 года, когда в «Известиях» была опубликована Декларация, в нашу армию был призван миллион резервистов.
Возможно, эту же самую мысль Декларации о единении верующих граждан страны с радостями и неудачами своей Родины, будь его перо тогда свободно, владыка Сергий выразил бы иначе, а о варшавском убийстве вообще бы не упоминал (эти слова, как полагают, были вписаны в Декларацию чужой рукой). Но по сути своей эта мысль его, патриота своей страны, выражена здесь совершенно ясно, и лишь недоразумениями или пристрастным толкованием можно объяснить любое другое ее восприятие.
Если же говорить о судьбе Войкова, то в роковой для него день он оказался на варшавском вокзале, чтобы встретиться там с возвращавшимся из Лондона А.П.Розенгольцем, бывшим до разрыва дипломатических отношений с СССР полпредом в Великобритании, в 1938 году расстрелянным. Не произведи Коверда своего выстрела, за что белоэмигрантские круги считали его героем, та же участь, скорее всего, постигла бы и Войкова. Он стал бы «жертвой сталинских репрессий». И, конечно, тоже был бы реабилитирован в 1988 году, а то и в 1956-м. Но ни заводов, ни улиц, ни станции метро и района его имени в Москве, вероятно, не появилось бы.
Что касается утверждения, будто митрополит Сергий проводил принципиально иную политику Церкви по отношению к государству, чем Патриарх Тихон, то из церковной истории мы знаем, что в последние годы патриаршества святителю точно так же приходилось идти на мучительные компромиссы с Советской властью. Известны его слова, которые он словно бы оставил владыке Сергию в завещание: «Пусть имя мое погибнет в истории, только бы Церкви была польза».
В июле 1923 года, например, была опубликована беседа Патриарха Тихона с секретарем английского национального комитета «Руки прочь от России» мистером В.П.Коутсом, в которой от имени святителя говорилось, что «ни в каком преследовании какой бы то ни было религии Советскую власть обвинить нельзя и что в России каждый сейчас имеет полную свободу следовать своим религиозным убеждениям».
В августе того же года в «Известиях» появилось патриаршее воззвание – также, разумеется, под давлением властей, – в котором были такие слова: «Ныне Церковь решительно отмежевалась от всякой контрреволюции… Возврат к прежнему строю невозможен… Церковь признает и поддерживает Советскую власть, ибо нет власти не от Бога… Государственный строй Российской Республики должен быть основой для внешнего строительства церковной жизни… Долг пастыря довести до сознания широких масс верующего народа о том, что отныне Церковь отмежевалась от контрреволюции и стоит на стороне Советской власти». (Акты Святейшего Патриарха Тихона. Сост. М.Е.Губонин. М., 1994. С.288, 296, 298).
Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв; 1927-1995), доктор церковной истории, писал:
«В области церковно-государственных отношений Заместитель Патриаршего Местоблюстителя ничего нового не изобрел. Он лишь довел до своего логического завершения ту политику «легализации Церкви», которую последовательно осуществлял в последние годы своего служения Патриарх Тихон…
Нелепо, право, ставить человеку в вину, что, надеясь облегчить положение всей Церкви, он берет на себя грех лукавства, подписывая под диктовку палачей текст, содержащий очевидную неправду. Одному Богу известно, что происходило в такие моменты в душе Патриарха Тихона и Митрополита Сергия, какова была мера их нравственных мучений и сколько сил потребовалось Заместителю Патриаршего Местоблюстителя на то, чтобы добровольно взвалить на себя столь тяжкий крест, восходя на Голгофу первосвятительского служения в момент наивысшего развития церковной смуты, ясно понимая, что его ждут поношения и оплевания не только от врагов православия, но и от собственных соратников и единоверцев…» (Митрополит Иоанн. Стояние в вере. СПб, 1997. С.211, 213-214).
Патриарх Московский и всея Руси Алексий II-й писал о Декларации 1927 года:
«Церковь сказала о том, что, храня верность Православию, она разделяет радости, успехи и неудачи со своей гражданской родиной, тогда – Советским Союзом (а не «с большевиками», как говорят недруги Церкви). Архивы донесли до нас предварительный, не одобренный властями текст этого Послания, в котором митрополит Сергий еще яснее выразил эту мысль: «Отнюдь не обещая примирить непримиримое и подкрасить нашу веру под коммунизм, мы религиозно остаемся такими, какие есть, – староцерковниками, или, как нас величают, тихоновцами. Прогресс церковный мы видим не в приспособляемости Церкви к «современным требованиям», не в урезке ее идеала и не в изменении ее учения и канонов, а в том, чтобы при современных условиях церковной жизни и в современной обстановке суметь зажечь и поддержать в сердцах нашей паствы весь прежний огонь ревности о Боге и научить пасомых в самом зените материального прогресса находить подлинный смысл своей жизни все-таки за гробом, а не здесь. При всем том мы убеждены, что православный христианин, свято соблюдая свою веру и живя по ее заповедям, именно потому и будет всюду желательным и образцовым гражданином какого угодно государства, в том числе и Советского».
Поистине поражает, – продолжал Патриарх Алексий II-й, – что в годину самых лютых репрессий, когда многие некогда безкомпромиссные политики целиком отказались от своих убеждений, возглавитель Русской Церкви столь ясно свидетельствовал о вере перед лицом всемогущего тоталитарного государства…
Святой исповедник Патриарх Всероссийский Тихон и священномученик митрополит Крутицкий Петр подвергались критике за мнимые уступки существующему строю со стороны людей, которые, находясь в безопасности за рубежом, считали возможным судить гонимых собратьев и ставить свои амбиции выше интересов Русской Церкви. Они же пытались дискредитировать Патриарха Сергия, чей диалог с власть предержащими позволил избежать смерти многим тысячам христиан, а может быть – и уничтожения самой Русской Православной Церкви…
Сегодня разные силы пытаются доказывать, что деятельность Святейшего Патриарха носила характер соглашательства с государственной властью. Нет, он пытался доказать властям, что Церковь хочет продолжать свою миссию и переживает радости своей Родины, как свои радости, и печали и горе, как свою печаль и свое горе. Одной из главных заслуг Святейшего Патриарха Сергия, видного богослова, иерарха Церкви нашей, является то, что он сохранил в тяжелейшие годы Церковь, провел ее через бури, треволнения и испытания к моменту восстановления Патриаршества». (Патриарх Алексий II-й. «Предстоятель Церкви мучеников». Предисловие к сборнику «Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский)». Автор-составитель С.В.Фомин. М., 2003. С. 3-5).
Такую же высокую оценку действиям Патриарха Сергия, когда закончился его земной путь, дал уже прославленный многими чудесами святитель-исповедник Лука (Войно-Ясенецкий):
«Как ни велики были нравственные и умственные достоинства почившего, как ни много трудов понес он на высшем церковном посту, самым высоким его подвигом история, как я думаю, признает его великое самоотвержение и тяжелую жертву, которая оказалась необходимой, чтобы провести корабль церковный по страшным волнам церковной разрухи, расколов и разъединений, своеволия дерзких и непокорных. Господь, знающий сердца человеческие, конечно, не так, как враги-самоправедники, оценит этот подвиг великого Святителя.
Этот подвиг был возможен только для человека с большим историческим и политическим кругозором, свободного от узкого консерватизма, горячо любящего Родину и свой народ».
Плодами этого подвига мы пользуемся до сих пор.
А что происходило внутри страны?
Рассматривая церковную историю прошлого века, говоря о церковной политике митрополита Сергия по отношению ко власти большевиков, мы обычно не говорим и о том, что происходило тогда в самой этой власти.
Мудрый чуткий владыка не мог не видеть, не чувствовать остроты той борьбы, которая шла в стане большевиков, не понимать ее сути.
Битва шла, конечно же, за Россию.
Это не была только борьба Сталина за личную власть. Суть этой борьбы, видимо, хорошо понимал тогда даже простой рабочий: за «мiровую революцию» – или за сильную независимую страну?
1927 год – год выхода Декларации – это и год победы Сталина и его соратников над Л.Д.Троцким и его единомышленниками.
Еще во время революционной смуты святитель Тихон составил молитву о спасении державы Российской, в которой просил Бога: «Вразуми всех, иже во власти суть, и возглаголи в них благая о Церкви Твоей и о всех людех Твоих… Воздвигни нам мужей силы и разума…»
Эти молитвы, как мы знаем из истории, не остались не услышанными.
Перед самой кончиной Патриарха, в начале 1925 года, Троцкий – недавнее второе, а то и первое властное лицо в государстве – был снят с постов народного комиссара по военным и морским делам и председателя Революционного военного совета страны, а в 1926 году выведен из состава Политбюро. В 1927 году командующим Московским военным округом был назначен верующий бывший полковник Генерального штаба русской армии Б.М.Шапошников, который во время конфликта с зиновьевцами в Ленинграде год назад, когда командовал Ленинградским военным округом, всецело поддержал Сталина. Вскоре, 7 ноября, когда оппозиция организует выступление своих сторонников, Шапошников выведет на улицы броневики с полным боекомплектом. Спустя неделю Троцкий и Зиновьев будут исключены из партии, Каменев выведен из состава ЦК. В 1928 году Троцкого сошлют в Алма-Ату, а в 1929 году вместе с семьей вышлют за пределы СССР.
Что это означало для Церкви?
Это означало то, что власти лишился один из главных ее гонителей, организатор недавнего наступления на Церковь с целью полного ее уничтожения под предлогом «изъятия церковных ценностей» якобы для помощи голодающим (заодно нужно было платить «кредиторам» – оплатившим октябрьский переворот американским банкирам, с которыми был связан Троцкий). Следовательно, не могла не укрепляться надежда на улучшение положения Церкви в стране.
Декларация дышит надеждой на то, что в советском руководстве есть не только непримиримые враги веры, имеющие целью полное уничтожение Церкви, но есть и другие люди, не имеющие такой цели, что они будут всё больше определять политику государства. А может, и на то, чтобы церковной политикой способствовать укреплению патриотической части правящей партии.
Не только митрополиту в Москве, но и в Париже была видна существенная разница между большевиками. Эмигрантский журнал «Путь», например, в 1928 году писал: «Советское правительство имеет свою веру и свое учение, в основе которых лежит острая воинствующая ненависть против христианства. За нарушение «догматов» этой веры, построенной по Марксу и Ленину, советская оппозиция по-своему и обличала Сталина и его группу, указывала на противоречие между заповедями коммунизма и сталинской политикой». (Сб. «Страж Дома Господня», с. 483-484).
Ю.А.Жданов, зять Сталина, вспоминал, как тот ему однажды сказал:
– Вот у старушки домашние неурядицы, семейное горе. Куда податься? Не в райком же партии. Нам нужны советские попы.
Это не значило, что троцкистов у нас не оставалось. Оставались, и они продолжали борьбу с Церковью, особенно тогда, когда развернули репрессии 1937-38 годов. Одного из них мы хорошо знаем – это Никита Сергеевич Хрущёв, который после смерти Сталина возглавил антицерковные гонения. Реванш ленинизма-троцкизма в период его правления стал причиной многих бед для нашей страны, в том числе – искажения ее истории, которое мы до сих пор расхлебываем.
Патриарх Победы
Сейчас мы знаем, что в год выхода Декларации до войны оставалось еще целых четырнадцать лет. Но тогда так сказать было невозможно: а вдруг завтра?
И, может быть, думая не меньше, чем о положении Церкви в стране, еще и о самой стране, о том, что не сегодня – завтра война может прийти на нашу землю, митрополит решил издать, даже и с уступками власти, Декларацию?
И кто знает, может, потому война в тот год и не стала реальностью?
Как верующие люди, мы знаем, что во всем и всегда главный – Господь. Решая судьбы народов, каждого человека, Он смотрит на нашу веру, на стремление к миру, на готовность к самопожертвованию. Разве для Него могло быть безразличным твердое исповедание веры и одновременно провозглашение нашей Церковью курса на традиционное единение с государством – да еще с теми жертвами, на которые тогда решился владыка?
Вот эта несокрушимая вера и была тем камнем, на котором он строил свою политику.
Не в вину, а в заслугу владыке Сергию хочется поставить его стремление даже и в тех, почти невозможных условиях сохранить традиционную историческую связь Церкви и существующего на нашей земле государства – основу нашей вековой державности.
Позиция наших эмигрантов, которые желали нападения на СССР извне, мечтая о свержении таким образом власти большевиков, а летом 1941 года просили американское правительство не помогать Красной Армии, молились за Гитлера-«освободителя», путь власовский для митрополита Сергия был совершенно неприемлем.
Значение такого стремления Церкви ко благу народному, к компромиссу с государством ради этого блага (вот что такое настоящее, а не придуманное «сергианство»!), то есть с тем самым государством, которое неизбежно взяло бы на себя бремя организации военной обороны страны, во весь исторический рост, во всей своей исторической правде встало 22 июня 1941 года.
Еще в мае этого года митрополит Сергий сказал заехавшему к нему по дороге из ссылки отцу Василию Виноградову:
– Раньше нас душили, но, по крайней мере, исполняли свои обещания. Теперь нас продолжают душить, но обещаний своих больше не исполняют.
Эти горькие слова говорят о том, сколь глубоко было терпение митрополита. По слову Божию: Претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10, 22).
Тогда, в мае 1941 года, казалось, оно иссякает… Нет уже в нем вроде бы смысла – по-человечески, по-земному глядя.
Но не так – для истинной веры.
В следующем месяце наступил день Всех святых, в земле Русской просиявших. И вся жизнь народа, государства, Церкви круто изменились.
В этот же, первый день войны Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий призвал наш народ встать на защиту Отечества – словно ничего и не было…
От Декларации 1927 года прямой путь лежит к его посланию 22 июня 1941 года: «Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг».
Он смотрел вперед, в самые важные, судьбоносные события, когда существование страны, народа будет реально стоять между жизнью и смертью… Когда он вновь повторит свой подвиг веры и верности, любви и самоотвержения – благословит наш народ на священную войну, с точностью предсказав в первые же ее часы: «Господь нам дарует Победу».
Он дотерпел до конца.
И началось духовное возрождение.
И, наконец, наступил 1943-й год, день его восшествия на Патриарший престол.
И тогда, когда Победа нашего народа в этой величайшей битве была уже ясна, он оставил этот мiр.
«По-видимому, земное послушание, данное ему от Господа, было им выполнено; исполнен им был долг, завещанный от Бога, и с этим вместе окончилось и земное поприще его», – сказал тогда будущий Патриарх Алексий I-й (Симанский; 1877-1970).
«Мы провожаем в путь всея земли пламенного патриота нашей Родины, – говорил в день его погребения митрополит Крутицкий Николай (Ярушевич; 1892-1961). – С первого дня Отечественной войны и до последних дней Святейший Патриарх Сергий в своих многочисленных обращениях к верующим людям нашей страны набатным колоколом звал верующих к мужеству духа среди даже самых тяжких испытаний, какие принесла эта война, к вере в несомненную победу над врагом. Он благословлял воинов на защиту Отечества, народных мстителей-партизан – на их подвиги. Он вдохновлял на жертвы для нужд обороны, на вооружение армии, на раненых и больных воинов, на сирот войны. Нет ни одной стороны нашей жизни в военное время, которая осталась бы без его первосвятительского благословения. Он безпрестанно будил своими посланиями самые возвышенные, благородные патриотические чувства. Он зажигал всех нас тем энтузиазмом любви к Родине, которым сам горел…
Если бы нужно было одним словом охарактеризовать выдающуюся личность почившего Святейшего Патриарха Сергия, то нельзя было бы иначе назвать его, как ВЕЛИКИЙ святитель. В веках истории Русской Православной Церкви никогда не умрет его благословенное имя наряду с именами мудрого Филарета и святых Петра, Алексия, Ермогена, печальников за Русскую землю, его отдаленных предшественников по московской кафедре». (Митрополит Николай. Слова, речи, послания 1941-1946 гг. Издание Московской Патриархии, 1947 г. С.194-195).
В том, что благословение нашего народа митрополитом Сергием на защиту Отечества, его горячая поддержка Красной Армии, возглавляемой им Церкви во время Великой Отечественной войны явились важнейшим, а может быть и решающим вкладом в нашу Победу, вымоленную Державной Владычицей Русской земли и Богом дарованную, верующим людям сомневаться не приходится.
Так же, как и в том, что избранием на Патриарший престол Господь увенчал его скорбный путь, его иовлево терпение, его апостольскую веру, его несокрушимую надежду, его пламенную любовь к Богу, к Церкви, к народу, к стране.
Не в том дело, правильно ли он поступал или неправильно с любой точки зрения, кроме одной: принял ли Господь его жертвенные труды или нет.
Сама история нашей Церкви, Отечества нашего, сам Промысл Божий говорят нам, что принял.
Вечная ему память!
В том, что благословение нашего народа митрополитом Сергием на защиту Отечества, его горячая поддержка Красной Армии, возглавляемой им Церкви во время Великой Отечественной войны явились важнейшим, а может быть и решающим вкладом в нашу Победу, вымоленную Державной Владычицей Русской земли и Богом дарованную, верующим людям сомневаться не приходится.
Так же, как и в том, что избранием на Патриарший престол Господь увенчал его скорбный путь, его иовлево терпение, его апостольскую веру, его несокрушимую надежду, его пламенную любовь к Богу, к Церкви, к народу, к стране.
Не в том дело, правильно ли он поступал или неправильно с любой точки зрения, кроме одной: принял ли Господь его жертвенные труды или нет.
Сама история нашей Церкви, Отечества нашего, сам Промысл Божий говорят нам, что принял.
Вечная ему память!
